Быль и легенды Запорожской Сечи

Почти одновременно Алексей Михайлович назначил штурм Смоленска. В ночь на 15 августа воины скрытно подобрались к крепости, броском захватили часть стены и Лучинскую башню. Но защитники быстро опомнились, подкатили под башню бочки с порохом и взорвали ее. Днем начался общий приступ, ратники приставляли лестницы, лезли на стены. На них обрушились шквалы огня, кипяток, горячая смола. Царь видел, какой кровью оборачивается атака, и велел прекратить ее. Приступ стоил русским 300 погибших и тысячи раненых. Алексей Михайлович глубоко переживал неудачу, отстоял панихиду об упокоении павших. А для себя он сделал выводы, от новых штурмов отказался. Решил брать Смоленск только осадой. От Вязьмы к нему медленно, с немалыми трудностями подтягивали тяжелые орудия – 4 пищали голландского и несколько штук русского производства. Их установили на подготовленных батареях, и на город полетели пудовые ядра…

Но Алексей Михайлович распространил собственный опыт и на воевод. Начал требовать от них беречь подчиненных. Шереметев в это время подошел к Витебску. В город набилось 10 тыс. шляхты и наемников, а у Шереметева осталось под рукой всего 3400 ратников. Тем не менее Витебск блокировали заставами, предложили капитулировать на почетных условиях. Защитники гордо отказались, а от царя пришел приказ, запрещавший атаки: «Промышлять подкопом и зажогом, а приступати к Витебску не велено, чтобы людем потери не учинить».

Черкасскому без боя сдался Могилев, встретил хлебом-солью. Царь за это удовлетворил все просьбы жителей, сохранил им самоуправление, свободу веры, магдебургское право, освободил от воинской службы. Но потом Черкасский подступил к сильной крепости Дубровна и надолго застрял, польско-литовский гарнизон и наемники-венгры стойко отбивались, а от царя последовал аналогичный приказ: «Промышлять зажогом и сговором, всякими обычаи, а приступати не велено».

Брать города с подобными ограничениями приспособился Трубецкой. Он осадил Шклов, солдаты и стрельцы пробовали залезть на стены среди ночи, но гарнизон оказался начеку и отразил их. Тяжелых орудий у Трубецкого не было, только легкие, разрушить укрепления они не могли. Но воевода распорядился бить из этих пушек «по хоромам» – по жилым домам, чтобы вызвать пожары, а всем воинам «из ружей стреляти беспрестанно», наводить страх на защитников, сшибать их со стен. Это подействовало, горожане пали духом и открыли ворота.

Но удар по тылам, который должен был нанести Хмельницкий, сорвался. Союзником поляков был теперь Ислам-Гирей, украинцам вместо рейдов на Польшу пришлось отражать татарские набеги. Ну а самая страшная угроза обнаружилась не со стороны поляков или крымцев, а там, где этого никто не мог ждать, – в самом сердце России, в Москве. Грузинское посольство завезло туда чуму. Она косила жителей столицы, поползла на другие города. Поляков моровое поветрие порадовало. Ждали, что оно охватит царское войско, заставит отойти от Смоленска. В осажденном гарнизоне рассчитывали и на помощь Радзивилла – он пересылал в город трескучие письма, лгал, будто заманивает русских вглубь страны, разделается с ними, придет под Смоленск и заберет осаждающих «голыми руками». Но царь не стал прерывать операции. Его воеводы отгородились от эпидемии кордонами по дорогам. В осадном лагере собралось уже 32 полка – подтянулись свежие части из России, казаки от Хмельницкого. Бомбардировка гремела непрерывно. В стенах возникали проломы, в городе занимались пожары. А в Смоленске заканчивался порох, ответный огонь слабел.

Горожане прятались по погребам, укреплений не ремонтировали. Шляхта и солдаты тоже отказывались выходить на стены под таким обстрелом, бунтовали, кричали, что дальнейшее сопротивление только погубит всех. Наконец, узнали о разгроме Радзивилла. Надеяться было больше не на что. Литовские начальники вступили в переговоры и подписали акт о сдаче Смоленска. 23 сентября состоялась торжественная церемония возвращения города под власть России. «Воеводы и полковники из Смоленска вышли и государю челом ударили на поле и знамена положили перед ним». Шляхте и иноземцам был предоставлен свободный выбор – выехать в Польшу со всем имуществом или остаться на русской службе. Большинство местных дворян принесло присягу государю. Воевода Обухович и комендант Корф «с малыми людьми» предпочли уехать. Но благодарности от короля и панов они не удостоились, Обуховичу за утрату Смоленска отрубили голову.