А в январе 1767 г. Румянцеву прислал донос полковой старшина Савицкий. Он писал, что прошлой осенью, вернувшись из очередной поездки в Петербург, Калнышевский имел конфиденциальную беседу с войсковым писарем Иваном Глобой. Говорил ему: «Как видно, нечего надеяться на них», на правительство. Приходили к выводу – если Екатерина не выполнит требований, надо направить послов для переговоров с султаном. После этого Глоба две недели объезжал паланки. Обсуждал данный вариант со старшиной и развозил секретный приказ: готовиться воевать с русскими, а туркам и татарам чтобы обид «под смертною казнию не чинили».
До поры до времени царица и этот донос оставила без последствий. Но сделала себе заметку на будущее. А руководство Сечи само продолжало копать для себя яму. В Турции знали о трениях между запорожцами и правительством. Из Стамбула и Бахчисарая присылали письма к казакам. Их соблазняли перейти на службу к султану и хану, обещали жалованье втрое больше российского. Калнышевский вел себя двойственно. Туркам отказал, но и переписку с ними не прервал. А с приближением войны в Сечь приехал от имени султана французский эмиссар Тотлебен. Там как раз находились офицеры из штаба Румянцева, потребовали выдать его. Но Калнышевский отказался. Выслушал Тотлебена, позволил ему выступить перед казаками и отправил обратно в Крым.
Нет, кошевой атаман не стал предателем. Но он взвешивал разные варианты, а русское правительство шантажировал, хотел вынудить к уступкам. Однако игра была слишком опасной. В казачьей массе пошел разброд. Рождались и пересказывались небылицы о прежнем прекрасном житье под властью хана. Тем более что и состав запорожцев за 30 лет мирной жизни разбавился гультяями всех сортов, гайдамаками, разорившимися казаками с гетманщины, беглыми крепостными с польского Правобережья. А изменить Калнышевский то ли не решился, то ли обстоятельства ему не позволили. Война началась совсем не так, как ожидали. Не на юге, а на западе.
Польшу ее «демократия» совершенно погубила. Когда умер король Август III, Россия возвела на престол своего ставленника Станислава Понятовского. Причем на этот раз возвела уже откровенно, ввела в Польшу войска. Самой важной фигурой в Варшаве стал посол Екатерины Репнин. Вел очень сложные переговоры и игры с панами. Но в Речи Посполитой, невзирая на развал, притеснения православных не ослабевали, а усиливались. В Литве осталась единственная православная епархия, Полоцкая. В Польше (включавшей Правобережную и Западную Украину) структур православной церкви не осталось вообще, все было отдано униатам. Киевскому митрополиту ставили препоны, не позволяя назначать епископов на территории Речи Посполитой, мешая окормлять православные монастыри и храмы. Дошло до того, что православные в Польше оказались вообще «вне закона» – им не разрешалось занимать никаких официальных должностей, содержать мастерские и другие предприятия, торговать (в отличие от евреев).
В начале правления Екатерины последовали новые жалобы православных, Полоцкий епископ представил список 150 храмов, отнятых униатами. Императрица вступилась за единоверцев. Потребовала уравнять православных в правах с католиками. В 1767 г. проект такого закона был вынесен на сейм. Он бурно воспротивился. Но посол Репнин просто арестовал четверых главных противников, остальные перепугались и дружно проголосовали за равноправие православных. Паны и шляхта забушевали. Возмущались и уступками православным, и попранием их «свобод». Самые активные собрались в городе Бар, создали конфедерацию, объявили короля и сейм низложенными. Их поддержали папа римский и Франция. Она направила в Польшу инструкторов, офицеров и солдат под началом генерала Дюмурье.
А отряды конфедератов принялись повсюду крушить и жечь православные церкви, убивали священников, монахов, мирян. В Мотронинском монастыре находился состарившийся запорожец Максим Железняк. Он был послушником, готовился принять постриг. Услышав об этих зверствах, он покинул обитель и призвал крестьян к восстанию. Говорил, что он посланец из России, у него есть грамота Екатерины – бороться за веру, побивать панов и католиков. Вокруг него собралась толпа, провозгласила его гетманом Правобережного войска Запорожского. Из Умани против него выслали отряд Ивана Гонты – он был сотником «надворного войска» Потоцкого (личных вооруженных слуг). Но он перешел на сторону Железняка.