Былины. Исторические песни. Баллады

Царским хвамилием поношаешься?

У нас есть царь-орел,

Я царю орлу просьбу подам».

Пришла от царя орла:

«Сороку с соколом свизать,

Отправить в темное лесище,

В старое дубище,

В белые палаты».

«Ну, соколиша, молодой парниша!

Почему ты царем называешься,

Царским хвамилием поношаешься?» -

«Потому я царем называюсь:

Повыше всех я лятаю,

Всякую птицу на ляту пошибаю.

Почему ты царь, орел, называешься?» -

«На денех – орел, на билетах – орел,

На царской короне – орел».

«Ну ты, сорока-посвистуха,

Деревенская баба-лопотуха!

Где ты Богу видала,

С Богом баяла об тилесных душ,

Кому рай, кому спасенье?» -

«Батюшка-царь, я ни в своем уме была,

Промолвилась и проговорилась». -

«Будь ты, сорока, барыня,

А ты, сокол, барин!»

Они царю орлу поклонилися,

Кверху взвилися и полители.

Прилятает ворона:

«Батюшка царь, рассуди мои дела

С воробьишем, с скверным мальчишем!

Он у Москве живал – намосквичился:

То у горб мене, то у голову,

Я от того погоду чую».

А воробей сидит и говорит:

«Как ни бить дуравишу?

Сядить к мужику на овин,

Ореть, кричить.

Мужик торопится, высаживать боится.

Нет у мужика печёного,

Нет ни молочёного,

Карга каргуить – погода будить». -

«Дураки воробьи били,

Што ее до смерти не убили».

Прилетаить наседка:

«Батюшка царь, рассуди мои дела

С диривенскими бабами:

Они мине бьють, колотють».

А голубок сидить:

«Батюшка царь, как ни бить дуравищу,

Большую ардавищу?

Водить она ни водить,

Кормить не кормить.

Посееть мужичок годового запасу:

Лучку, репки, морковки -

Она на город увзойдеть,

Узроить, учиридить;

Тем ни проймется -

К суседу забирется.

А за то бываить у них драка».

Прилитаить чапля:

«Батюшка царь, буслави мене!

Я поличу ув монастырь спасаться:

Я поред Богом гряшна». -

«Чем ты, чапля, гряшна?» -

«Поставить мужик вершу,

Я сяду на вершу,

Которую рыбу потаскаю,

Которую – распужаю.

Придеть наутро тресть -

Там ничаво нет».

А галочка сидить:

«Я полячу в монастырь спасаться,

Я настоящая монашинька,

Черная, и у кружок пострыжена,

На колоколинке живаю,

Царковную службу слыхаю».

А глухой тетерь:

«А я на кусте сижу,

Чужих дел не сужу».

Синичка в ответ:

«Идешь же, глухой титирище,

Наших дел судить:

Тибе ни то што охотник убиваить -

Часта деревенская баба

Ис-под куста голову сшибаить».

Травник

А и деялося в весне

На старой на Канакже,

Ставил Потанька плужок

Под окошко к себе на лужок.

От моря-та синева,

Из-за гор высокиех,

Из-за лесу, лесу темнова

Вылетал молодой Травник.

Прилетал молодой Травник,

Молодой зуй-болотиник,

А садился Травник на лужок,

А травку пощипывает,

По лужку похаживает.

Ходючи Травник по лужку,

Да попал Травник в плужок,

Своей левой ноженькой,

Он правым крылошком,

Да мезиным перстичком.

А и пик, пик, пик Травник!

Сидючи Травник на лужку,

На лужку Травник во плужку,

Едва Травник вырволся.

[В]звился Травник высоко,

Полетел Травник далеко,

Залетел Травник в Москву

И нашел в Москве кабачок,

Тот кабачок-то кручок.

А и тут поймали ево,

Били ево в дуплю,

Посадили ево в тюрьму.

Пять недель, пять недель посидел,

Пять алтын, пять алтын заплатил.

И за то ево выпустили,

Да кнутом ево выстегали,

По редам ево выводили.

Едет дуга на дуге,

Шелудяк на храмой лошеди,

А все Травника смотрет[ь],

Все молодова смотреть -

Едва Травник вырволся.

Взвился Травник высоко,

Полетел Травник далеко,

На старую Канакже,

Ко Семену Егупьевичу

И ко Марьи Алфертьевне,

И ко Анне Семеновне.

Залетел Травник в окно,

По избе он похаживает,

А низко спину гнет,

Носом в землю прет,

Збой за собой держит

И лукавство великое.

А Семен Травника не взлюбил,

Господин Травника не взлюбил:

«А что за птица та,

А что за лукавая?

Она ходит, лукавится,

Збой за собой держит,

А и низко спину гнет,

А носом в землю прет».

И Семен Травника по щеке,

Господин по другой стороне,

А спину-хребет столочил,

Тело-печен[ь] прочь отоптал.

Пряники сладкия,

Сапогами печатаныя,

Калачи крупичетыя,

Сапогами толоченыя.

Втапоры мужики,

Неразумныя канакжана,

Оне ходят, дивуются:

«Где Травника не видать?

Где молодова не слыхать?

Не клюет травыньки

Он вечны зеленыя».

Говорит Травникова жена,

Душа Анна Семеновна,

А наливная ягодка,

Виноградная вишенье:

«А глупы мужики,

Неразумныя канакжана!

Травник с похмелья лежит,

Со Семенова почести,

А Семен ево подчивал,

Господин ево чествовал:

Спину-хребет столочил,

Тело-печень отоптал».

Гость Терентьище

В стольном Новегороде,

Было в улице во Юрьевской,

В слободе было Терентьевской,

А и жил-был богатой гость,

А по именю Терентишша.

У него двор на целой версте,

А кругом двора железной тын,

На тынинки по маковке,

А и есть по земчуженке;

Ворота были вальящетыя,

Вереи хрустальныя,

Подворотина рыбей зуб.

Середи двора гридня стоит,

Покрыта седых бобров,

Потолок черных соболей,

А и матица тавалженая,

Была печка муравленая,

Середа была кирпичная;

А на середи кроватка стоит,

Да кровать слоновых костей,

На кровати перина лежит,

На перине зголовье лежит,

На зголовье молодая жена Авдотья Ивановна.

Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

Разыгрался утин в хребте,

Пустился недуг к сердцу,

А пониже ее пупечка,

Да повыше коленечка,

Межу ног килди-милди.

Говорила молодая жена Авдотья Ивановна:

«А и гой еси, богатой гость,

И по именю Терентишша!

Возьми мои золотые ключи,

Отмыкай окован сундук,