Былое и дамы

Сегодня ни свет, ни заря меня разбудил дверной колокольчик. Он позвонил, позвонил и умолк. Я зарылась головой в подушку и постаралась заснуть снова, предположив, что кто-то дёрнул его по ошибке — за окном стоял предрассветный февральский сумрак и я в такую рань не ждала никаких гостей. Но едва я смежила веки, как колокольчик затрезвонил с новой силой, на этот раз непрерывно. Смирившись с неизбежным, я натянула халат и побрела к входной двери, натыкаясь спросонья на стулья и острые углы.

Все это время колокольчик продолжал звонить с упорством отчаяния. Не снимая цепочки, я приоткрыла дверь и увидела встрепанную Элизабет в комнатных тапочках на босу ногу и в полузастегнутом пальто, наброшенном поверх ночной сорочки. Я не уверена, писала ли я, что она сбежала от матери и пристроилась в Риме при мне, как когда-то пристроилась в Байройте при Вагнерах. Мне было жаль бедняжку и я позволила ей оказывать мне мелкие услуги за небольшую плату — она была так бедна и так тяжело переживала разрыв с братом, который был её опорой с раннего детства. В благодарность за это она всегда вела себя со мной кротко и вежливо.

Сердце моё оборвалось при виде взъерошенной Элизабет, бьющейся о мою дверь спозаранку, — конечно, неспроста она решилась разбудить меня ни свет, ни заря. Я сразу подумала, что с Фридрихом случилась беда, и, поспешно сбросив цепочку, распахнула дверь. Элизабет не вошла в прихожую, а ворвалась в неё вихрем и, по-детски рыдая, бросилась мне на шею.

“Рихард! Рихард умер!” — выкрикнула она сквозь рыдания. “Что значит, умер?” — спросила я, не доверяя своим ушам. Не мог же он умереть среди бела дня в разгар подготовки к новой постановке “Парсифаля”! Конечно, у него было слабое сердце, но не настолько слабое, чтобы остановиться без предупреждения!

“Вот! Вот! — прорыдала Элизабет, протягивая мне скомканную газету с портретом Рихарда на первой странице. — Прочтите сами и расскажите мне, тут по-итальянски!”

Я быстро пробежала глазами статью под портретом. В ней говорилось, что композитор Рихард Вагнер, большой ненавистник великой итальянской музыки, был вчера на закате найден в своей спальне лежащим поперёк кровати без признаков жизни. Автор статьи не отрицал заслуг немецкого композитора в деле усовершенствования постановочной техники, но не желал признавать его вклад в мировую музыкальную культуру. Наспех перечислив самые известные оперы Рихарда, обозначив их смертельно скучными, он перешел к сплетням.

Злые языки говорят, что за обедом у Вагнера произошла отчаянная ссора с его супругой Козимой — она, как обычно, приревновала его к одной из предполагаемых солисток новой оперы и угрожала немедленным отъездом. В ответ композитор оттолкнул тарелку с недоеденным десертом и убежал к себе в спальню, громко хлопнув дверью. Козима за ним не побежала, но когда он не вышел к чаю, забеспокоилась и послала лакея проверить, всё ли в порядке. Через минуту лакей вернулся и дрожащими губами пролепетал, что сеньор Вагнер лежит поперек кровати бледно-голубой и бездыханный.

Прочитавши эту гнусную статейку, я поверила ужасной правде: Рихард умер! Умер и оставил нас в темном пустом пространстве, до сего дня озаренном присутствием великого гения.

Пока я читала, Элизабет впивалась в моё лицо безумным взглядом, от чего особенно бросалось в глаза, как сильно она косит. Её сверкающий левый глаз смотрел прямо на меня, в то время как правый устремлялся к далёкой точке над моим левым плечом. Это несоответствие всегда странно нервирует и обостряет напряжённость её присутствия. Когда я кончила читать, она выхватила у меня газету и уткнулась мокрым носом в рукав моего халата.

“Мали, дорогая, сжальтесь надо мной, дайте мне адрес моего Фрицци! — взмолилась Элизабет, — Куда я теперь денусь, без Рихарда и без Фрицци?”

Я подумала: “А куда я денусь, без Рихарда и без Фрицци?”. И надав себе времени на размышления написала на листке почтовый адрес Фридриха.

ЭЛИЗАБЕТ

Какое счастье! В ответ на моё отчаянное письмо Фрицци сжалился надо мной и приехал ко мне в Рим, хотя здешний климат ему вреден и здешнее культурное общество его раздражает. Они все очень милые люди, счастливые и беспечные, а он весь в напряжении — он с нетерпением ждет выхода своей книги о Заратустре, которая их нисколько не интересует. Честно говоря, я их понимаю, — зачем им этот странный бродячий пророк, судящий обо всём слишком резко?

Издатель Фрицци, Шмейцнер, не торопился издавать книгу о Заратустре, ссылаясь на то, что он должен выполнить большой заказ на брошюру, описывающую мерзкие черты и обычаи немецких евреев. Прочитав письмо Шмей-цнера, Фрицци пришел в ярость и уволил его, объявив, что издаст свою великую книгу за свой счёт. Но поскольку на счёту у Фрицци денег почти нет, он смог напечатать всего только сорок экземпляров, — не на продажу, а чтобы разослать их своим друзьям.