Былое сквозь думы. Книга 1

И так было поголовно со всеми. Европейцы, американцы, китайцы и прочий народ непонятных расцветок от зари до зари не вылезал из своих ям, не щадя себя и природу. Обросшие буйным волосом, зачастую грязные и в лохмотьях, авантюристы всех мастей жили в таком же запущенном как сами и захламлённом палаточном городке, называемом Олд-де-Бирс. В усмерть напиваясь по воскресеньям и надрываясь работой в будние дни, всех этих оборванцев подстёгивало то, что почти ежедневно по прииску разносилась очередная весть об удаче какого-нибудь Билли или Педро, нашедшего алмаз в сто, двести, а то и триста каратов. Зачастую так почти оно и было на самом деле, и поэтому работяги с ещё большим рвением налегали на кирки и лопаты, спеша поймать удачу за хвост.

Воровство на прииске случалось, и в зависимости от суммы краденого, отщепенца или пороли плётками, или там же линчевали, если прежняя порка не шла впрок, но грабежей с убийствами до сей поры не случалось. Слишком хорошо знали эти вселенские бродяги, каким трудом достаётся каждый алмаз, чтобы пойти на злодейское преступление против собрата. А тут произошло три убийства подряд, и прииск залихорадило.

Я вытаскивал очередное ведро из ямы, когда услышал хриплый вопль Гильермо:

– Наконец-то! Вот они, Дик!

Я кубарем скатился на дно, где на коленях стояли мои товарищи, а перед ними сверкала россыпь в десяток прозрачных алмазов, среди которых было несколько довольно крупных, отдающих желтизной камней. Это было не весть что, но убедительно доказывало правильность выбранного нами пути.

– Джентльмены, – заорал я с радостным подъёмом, – приглашаю вас к дядюшке Джошуа, – мне не терпелось спустить последние деньжата под столь благовидным предлогом, как открытие новой россыпи, хотя была ещё только суббота.

Всё же мы отошли от сурового правила, и уже с обеда засели в палатке у Хромого. Весть о нашей удаче мгновенно разнеслась по прииску, поэтому не прошло и часа, как под брезент Джошуа набилось порядочно народа, чтобы поздравить нас с удачей и по заведённому обычаю угоститься за счёт счастливцев.

Уже к полуночи веселье достигло известной точки кипения страстей. Прошумело несколько драк, причём одна свальная, в которой прикончили какого-то мексиканца его же навахой, но всё было честно и на виду отдыхающих. Затеял было небольшую стычку и наш ближайший по разработке сосед, француз Альбер де ла Моль, обвинив китайца Сяо Ху в ереси. Но так как экспансивный парижанин лез в драку только в отчаянно пьяном виде, то есть практически еженощно, то этот спор большого интереса у окружающих не вызвал, и скоро Альбер уже спокойно лежал на своём привычном месте у выхода на бутылочных осколках, несмело приходя в себя и робко требуя спиртного.

Огнестрельное оружие ещё не применялось, так как до утра было далеко, да и в палатке стрельба хозяином не поощрялась. Словом, обитатели Олд-де-Бирса отдыхали своим обычным порядком, кто как умел, но под крылом закона в лице мастера Веля.

Наша компания общалась без рукоприкладства за отдельным столом в углу палатки, запивая бренди отличным вином констанс, и пригласив к себе ближайших соседей по ямам. В кругу друзей за кружкой доброго кап-бренди, я, как обычно, любил вспоминать о днях, проведённых в Таба-Нгу. Время уже залечило душевные раны, и отсюда прошедшее не казалось кошмарным, а выглядело рядовым приключением. С каждым новым повторением повести, пережитое рисовалось всё белее красочным, и поэтому старатели не упускали возможности послушать меня лишний раз, только изредка поправляя, когда повествование уже не лезло ни в какие ворота.

Особенно слушателям нравилась концовка моего рассказа, где прославлялись ум и сообразительность белого человека. И я недалеко уходил от истины, хотя кое-кто и считал мои бредни пьяным вымыслом. Но после того как я пристрелил бродягу Корнелиуса Вентельфогеля, оборвав на полуслове критики, со мной уже никто не связывался и не высказывал недоверия прямо в глаза.