В моей голове, словно пленка, прокручивались варианты действий:
«Вы, долбаные ублюдки, давайте сюда, я убью вас…» Зажать ключи между пальцами, подкрасться сзади, купить бутылку, разбить ее о голову одного из них, сунуть пальцы в его глазницы, не останавливаться, пока нас не разнимут…
— Все в порядке? — спросила Мэриан.
Я улыбнулся, краснея. Хороший повод показать, что я научился говорить о происходящем в моей голове. Я рассказал ей, что произошло и что я собираюсь вернуться и избить этих мужланов. Я сам верил в это, пока не увидел ее лицо.
Той ночью я не мог заснуть. Я снова и снова прокручивал в голове момент своего унижения. Гопники, чувствовавшие себя безопасно в своей небольшой компании, заставили меня стыдиться себя. И у них получилось. Как всегда.
Что я мог сделать? Они, скорее всего — да наверняка, — размазали бы мою голову о тротуар. Я не смог бы есть рыбу с детьми, если бы мне выбили мозг.
Я не боец. Я не отличаюсь крепостью, и меня это смущает. Я всегда был рослым, но физически слабым. Скульптура Джакометти, слепленная из мармайта[24]
. Джакометти, возможно, вдохновлялся каким-нибудь придурком вроде меня. Будь я покрепче, вероятно, держался бы иначе, и если бы я даже не искал повода ввязаться в драку, то как минимум умел бы за себя постоять.Это связано с моим беспокойством насчет собственной мужской неполноценности. Мастерски изображая невидимку, как правило, удается избегать испытаний. Но, как уже случалось не раз, я чувствовал: вся моя нервная система дрожит от желания врезать этим идиотам. Я поймал себя на фантазиях о насилии, хотя никогда не пробовал себя в этом. Оно стало все сильнее проникать в мое реальное поведение. Я ненавижу всех на дороге, находясь за рулем. Огрызаюсь на незнакомцев на улице. Лелею обиды на друзей. Накручиваю себя, чтобы доказать, что я мужчина. Оно становилось все ближе ко мне.
Частично это связано со статусом отца: получится ли у меня защитить семью, если потребуется? Да, если придется, я сумею. А что, если меня оглушат? Забьют до состояния, в котором я не смогу действовать?
После того эпизода я начал искать тренажерный зал, чтобы записаться на тренировки. Я сказал себе:
— Слабее. Я чувствовал, что я слабее, чем нужно.
Джейми окунул печенье в чай и наклонился ко мне, казалось, довольный возможностью поговорить обо всем. На дворе стоял мрачный зимний день, через окно было видно, как ветер заметает людей в здания. Только вековые дубы выдерживали его натиск, сбрасывая мертвые ветки. Двор и строения походили на кампус какого-нибудь колледжа, но в действительности таковыми не были. Тюрьма Ее Величества Спринг-Хилл — мужское исправительное учреждение категории D[25]
в Бакингемшире, транзитная тюрьма для неопасных заключенных: здесь они занимаются поиском работы, проходят консультации со специалистами и после возвращаются в общество. Мы с Джейми сидели в офисе команды реабилитации от алкогольной и табачной зависимости, и он рассказывал мне о давлении, которое испытывал как мужчина, выросший в Западном Лондоне, в районе Хаунслоу.— Проблемы с самоопределением — вот причина, по которой я оказался здесь, — говорит он. — В юности я чувствовал себя недостаточно сильным. Понимал: я не самый крутой парень на районе. Я ощущал себя слабаком, и мне это не нравилось. Я хотел быть настоящим мужиком из паба.
Сейчас Джейми отсиживает семилетний срок — это самое длительное его заключение. Выросший в потребности доказывать свою мужскую ценность, он в конце концов столкнулся с самыми тяжелыми проявлениями мачизма в тюрьме Уормвуд-Скрабс:
— Там важно быть самым большим, самым жестким и жестоким.
Теперь Джейми наконец пришел к выводу, что все это «чушь собачья».