Читаем Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер полностью

А еще в Ворпсведе вернулась Клара. Несмотря ни на что, она остается лучшей подругой Паулы. Паула пишет ее, степенную: в белом платье, в руке роза, голова немного отклонена. Паулобеккеровская поза, торжественная, но не напыщенная, серьезная, цельная и прекрасная.

А еще – автопортрет с ирисами. Поворотная точка, идеальный момент. Простота: вот я, вот ирисы. Смотрите: вот что я такое, цветная и двумерная, загадочная и спокойная.

Пауле скоро тридцать. Картина выдержана в зеленом, оранжевом, синем и черном. Темные глаза, пронзительный индиго. Кожа и волосы – оранжевые. Платье и фон – зеленые. Это островок между ней и Гогеном, чью книгу «Ноа Ноа» она как раз читает. Бусины ожерелья такой же формы и цвета, как глаза. Рот приоткрыт, взгляд напряженный, она дышит, вдохнула, сейчас заговорит.

Отныне на многих автопортретах Паула предстает в янтарном ожерелье. Подарок или она купила его сама? Ганзейский янтарь, из этой Северной Европы балтов, русов и викингов. Желтый янтарь, смола ископаемых сосен, их древний сок – у нее на шее. «Слезы богов» – так назвал Овидий этот камень памяти, навеки сковавший тысячелетних насекомых. В отличие от стекла, янтарь теплый на ощупь.

«Пожалуй, сейчас я живу очень интересно».

Отто пишет в дневнике: «У нее безграничное чувство цвета, но манера письма кричащая, негармоничная. Она восхищается картинами примитивистов, и это вредно, ведь ей стоило бы сосредоточиться на более художественных работах. Она хочет объединить форму и цвет, но нет ни малейшего шанса, что она этого достигнет, если будет продолжать в том же духе. ‹…› Женщинам тяжело создавать что-то самим. Вот, к примеру, мадам Рильке. Она только и говорит что о Родене».

Дневник Паулы обрывается[33]. Письма сохранились. Часто она пишет, когда что-то мешает ей заниматься живописью, и рассказывает об этом: о тоске по холсту, о творческом зуде. Она слегка подтрунивает над тем, как Фогелер кокетливо охает, расставаясь со своими картинами. Паула, которая ничего не продает, пишет, что «искусство, как вечный избыток и вечное рождение, стремится только к будущему».

Есть картины. Этого достаточно. Она редко их обсуждает. Мало говорит о своем искусстве. После смерти подруги Клара объяснит ее молчание так: «Возможно, она не могла описать это понятным языком, возможно, этот опыт был для нее настолько невыразимым, что воплотить его она могла только в своих работах». И вообще, как объяснить картины словами? Можно описать линии, формы, сочетание цветов. Их можно комментировать или критиковать. Можно рассказать о них историю и поместить их в контекст. Но объяснить словами? Между словом и образом – пропасть. И из этого разлома поднимаются ее замыслы и мечты. В эти годы Моне начинает в Живерни свой цикл «Кувшинки»: мостики, водяные цветы и свет.

На тридцатилетие мать Паулы, Матильда, пишет ей великолепное письмо; это рассказ, полный страсти и ярости, эпопея о рождении Минны Эрмины Паулы Беккер 5 февраля 1876 года в Дрездене.

Письмо написано тридцать лет спустя, женщиной – женщине. Письмо матери к дочери, в мире без мужчин, письмо о Великой Тайне. В эту ночь Вольдемара Беккера не было дома: лед, сковавший Эльбу, вспучился, и она вышла из берегов. Был ураган, и горы рвало целыми лесами деревьев. Всюду вода, потоп чуть не смыл только что проложенные рельсы. Она рожала уже в третий раз, но впервые – без Вольдемара, да еще и в обществе безграмотной и недалекой повитухи.

И все же Минна Эрмина Паула появилась на свет. Двадцатитрехлетняя Матильда кормит свою крошку колибри в постели, дождь стучит в окна, масляная лампа потрескивает в тазу с водой. Крупная старая повитуха хочет согреть себе кофе, пытается разжечь горелку, но наливает слишком много спирта и всё загорается: мать Паулы описывает ее точно ведьму, объятую пламенем, она кашляет, клянет Иисуса и не находит ничего лучше, чем сбросить горящие тряпки на кровать, и тушить пожар приходится молодой роженице. Матильде понадобилось полгода, чтобы оправиться от этих эпических родов: у нее был жар, грудница, плохо шло молоко. Но что за важность, если ее крошка колибри сегодня празднует тридцатилетие?

V

Тридцать лет. Как Нора из «Кукольного домика», Паула бросает всё: и дом, и мужа ради чего-то иного, ради неизвестности.

Дневник, 24 февраля 1906 года: «Я ушла от Отто Модерзона и стою между старой и новой жизнью. Я спрашиваю себя: а какой она будет, эта новая жизнь. ‹…› Случится то, что должно случиться».

Вот уже несколько дней она перевозит необходимые вещи в свою мастерскую у Брюнйесов. Она посвящает Рильке в эту тайну. Не сможет ли он раздобыть для нее кушетку попроще, мольберт, стол и стул? Не слишком уродливые. Паула вернется на улицу Кассет. Она не знает, как подписаться:

«Я больше не Модерзон, но я и не Паула Беккер.

Я – это я

и надеюсь всё больше и больше становиться собой».

В то же время Герма пишет их матери, как она рада, что свой день рождения Паула в кои-то веки провела со славным Отто, оставив (и к лучшему!) парижского кавалера.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное