Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Глава 10 Чаадаевское дело, соперничество вельмож и придворно-бюрократическая монархия

I

Публикация первого «Философического письма» спровоцировала серию столкновений между высокопоставленными чиновниками, курировавшими идеологию, – министром народного просвещения Уваровым, начальником III Отделения Бенкендорфом и попечителем Московского учебного округа Строгановым. Уваров обвинял Бенкендорфа в том, что тот упустил крупный московский заговор, симптомом которого стало появление в печати скандальной статьи, и одновременно возлагал ответственность за цензурный промах на Строганова, считая, что именно он недосмотрел за действиями цензора Болдырева. Строганов воевал с Уваровым и Бенкендорфом за судьбу Болдырева, чье снятие с должностей он считал незаконным. Попечитель и его союзник, московский военный генерал-губернатор Голицын, относили начальника III Отделения к числу представителей придворной онемеченной бюрократии, далекой от идеала честного служения русских аристократов своему императору[671]. Бенкендорф в свою очередь стремился осадить Уварова, в частности пустив в ход поступивший в его ведомство донос о причастности министра к помещению в «Телескопе» чаадаевского текста[672].

История 1836 г. показывает, что вступавшие в соперничество друг с другом николаевские сановники не боялись идти на обострение. Каждый из них надеялся взять верх над конкурентами благодаря убежденности в существовании особых отношений c монархом. Кроме того, готовность представителей высшей бюрократии к конфликтам демонстрирует, что они не считали возможное поражение фатальным. «Царская воля», источник и условие любой легитимной политической инициативы, не была единоличным волевым актом суверена-демиурга, а формировалась в процессе напряженных и сложных транзакций между монархом и окружавшими его представителями придворно-бюрократической элиты. Так, Чаадаева объявили умалишенным именно по итогам переговоров царя с Уваровым и Бенкендорфом, не сходившихся во мнении о характере наказания автора первого «Философического письма» (подробнее см. главу 7). Можно ли утверждать, что столкновение сановников в 1836 г., оказавшее влияние на результат «телескопического» дела, было во многом предопределено самой структурой императорской власти? Прежде всего мы рассмотрим, как была организована система управления в неопатримониальной России второй четверти XIX в., а затем интерпретируем ключевые особенности того типа администрирования, которого придерживался Николай I. Мы постараемся показать, что эффективность его манеры править основывалась на постоянной смене модуса монархического поведения (с одной стороны, военного, с другой – придворно-театрального). Фундаментальная непредсказуемость императорских решений держала высокопоставленных чиновников в постоянном напряжении, что позволяло Николаю удерживать над ними контроль.

II

На протяжении XIX в. Российская империя оставалась придворно-бюрократической неопатримониальной монархией[673]. Это означало (как мы отмечали в главе 8), что в стране одновременно действовали две системы властных отношений: первая, основанная на формальном верховенстве закона и строгости рациональных делопроизводственных процедур, и вторая, базировавшаяся на включенности чиновника в неформальные патронажные сети, регулировавшие жизнь социальных и профессиональных сообществ. Так, с одной стороны, Николай I инициировал составление и публикацию Свода законов и Полного собрания законов Российской империи и строго следил за соблюдением служебных предписаний[674]. А с другой – он как абсолютный монарх правил произвольно, в соответствии с традицией, восходившей к добюрократическим моделям социума, подразумевавшим тотальное доминирование главы дома над остальными членами семьи.

Как показывают разыскания современных историков, представление о придворной фигурации как одной из фаз перехода к модерности, утратившей значение в конце Нового времени, не соответствует действительности[675]. Придворная культура оказалась совместима с рациональным администрированием больших централизованных государств абсолютистского типа (например, Франции, Пруссии или империи Габсбургов). Традиционно за контроль соблюдения законов в Российской империи отвечали Сенат и инстанции судебной власти. В центре неформальной иерархии располагались царь и двор. «Архаичное» придворное и «модерное» бюрократическое пространства долгое время (в известном смысле вплоть до 1917 г.) были тесно соотнесены между собой: близость к суверену открывала перед крупными чиновниками возможности профессионального роста и влияния, а образцы придворного поведения сохраняли свою значимость на высшем правительственном уровне[676]. Качество службы зачастую оценивалось не по шкале следования разумно установленным правилам, а по тому, в какой мере то или иное решение сановника соответствовало воле и желаниям царя.