Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

В империях Старого Света был разработан целый репертуар управленческих приемов, с помощью которых монарх мог контролировать элиты и добиваться экономической и политической эффективности[677]. Основой политического порядка в неопатримониальной системе выступали конкуренция, патронаж и институт бюрократического фаворитизма, когда монарх выбирал одного из своих подданных и приближал его к себе, назначая на один из ключевых постов в государственном аппарате. Фавориты постоянно ротировались, что позволяло каждой из придворно-бюрократических групп рассчитывать на успех, оспаривая статус конкурентов. Более того, зачастую суверен сам искусственно создавал конфликты между правительственными чиновниками и разрешал их, утверждаясь в функции верховного арбитра[678]. Такой подход позволял ему удерживать окружение в повиновении, так как любая опала или фавор по определению не являлись вечными. Каждый из участников придворно-бюрократической игры знал, что его положение может измениться, и это знание подпитывало верность монарху, от которого в значительной мере зависели служебные карьеры русских аристократов[679].

Система государственного администрирования в царствование Николая I строилась на культивировании институциональной конкуренции, которая принимала острые формы из-за отсутствия в Российской империи фигуры премьер-министра, занимавшегося координацией правительственных действий[680]. В результате одни и те же ведомства отвечали за идентичные участки работы. Скажем, одной из наиболее проблемных зон являлась цензура, поскольку правом одобрения сочинений к печати обладало сразу несколько учреждений – Министерство народного просвещения, III Отделение, Святейший синод, Морское и Военное министерства, Министерство императорского двора и др. Как следствие, распыление контролирующих функций и отсутствие управленческого центра порождали постоянные межведомственные конфликты[681]. Кроме того, напряжение зачастую возникало между кабинетом министров и Государственным советом[682], поскольку отдельные министры, особенно приближенные к монарху, были избавлены от необходимого по закону обсуждения их инициатив в Государственном совете[683]. Размытыми оказывались и полномочия государственного секретаря: так, М. А. Корф, находясь в этой должности, активно вмешивался в вопросы, формально не относившиеся к его ведению[684].

В XIX в. русские монархи порой предпочитали действовать через личных агентов в обход традиционных управленческих структур[685]. С одной стороны, это позволяло им лучше контролировать систему администрирования, с другой – отчасти ограничивало радиус их действия, поскольку агенты нередко брали на себя часть функций центральной власти, с чем императорам приходилось мириться. В николаевское время личные агенты монарха прежде всего служили в его канцелярии, составлявшей своеобразный «институт самодержца»[686]. Облеченные царским доверием чиновники занимались экспертизой по кадровым вопросам и сбором информации в масштабах всей страны, а также следили за выполнением царских указов. В 1826 г. Николай I учредил III Отделение канцелярии, которое возглавил близкий ему Бенкендорф[687]. Согласно высочайшему замыслу, новому ведомству предстояло стать посредником между русским обществом и монархом, выполняя при этом «функции охраны законности, ранее принадлежавшие Правительствующему Сенату»[688]. Новый игрок на бюрократическом поле обладал колоссальными полномочиями, поскольку целью III Отделения было предотвращение попыток государственного переворота, аналогичных восстанию 1825 г. В итоге представители региональных властей оказались дезориентированы, а чиновники III Отделения и корпуса жандармов, находившегося в частичном ведении Бенкендорфа, вступали с ними в затяжные конфликты[689].

Более того, Николай I имел обыкновение ставить на соседние административные позиции не жаловавших друг друга чиновников[690]. Наиболее яркий случай подобного рода назначений являет пара наших героев – министр народного просвещения Уваров и попечитель Московского учебного округа Строганов. Когда в июне 1835 г. император доверил Строганову ответственную должность, он прекрасно знал, что отношения между графом и его будущим начальником Уваровым были ужасными. Тем не менее Николай решил создать поле бюрократического напряжения[691]. Двое просвещенных вельмож находились в патовой ситуации: Строганов превосходил Уварова в социальной иерархии, но являлся его подчиненным внутри министерства, Уваров формально был начальником Строганова, но не мог полноценно распоряжаться своей властью из-за знатности и влияния своего оппонента. Так каждый из чиновников оказался ограничен в своих действиях. Император в свою очередь стремился создать впечатление, что поддерживает каждую из сторон.