Чада, домочадцы и исчадия

Пока я одевалась и ужинала, на улице поднялся ветер, и солнце успело нырнуть за лес. Над миром повисли сумерки: те особенные серо-прозрачные полчаса, когда солнца уже не видно за горизонтом, но оно еще разгоняет оттуда ночную тьму.

Тщательно пережевывая пирожок (говорят, невозможно одновременно есть и паниковать), я села на уже облюбованное место на крылечке.

С последнего моего осмотра двор особо не изменился, только медленно, неспешно, как ответ угасающему солнцу, разгорались красные искры в черепах на заборе, бросая вокруг тревожные отсветы, да еще Гостемил Искрыч успел отвязать сторожевого пса, и теперь цепь с ошейником сиротливо лежали на коньке конуры. И по уму, стоило бы вернуться в избу, рассмотрела же  в своем видении-бреду, какой зверюга здесь службу несет, но...

Накатило глухое упрямство. Никуда не пойду! Домовой собаку с цепи спустил —  вот пусть он, если вдруг что, меня у нее и отбивает!

Приход первого визитера я ощутила еще до того, как в калитку поскреблись. Накатило вдруг… странное, небывалое, то, чего никогда раньше не ощущала, а тут вдруг —  раз, и всей шкурой, да что там шкурой, до костей пробрало: оно близко! Странное, страшное, чужое, беги, спасайся!

И сразу за этим вскипела внутри злость.

На ситуацию, на мое паршивое положение, на того, кто пугал до мурашек и на свой страх.

Я медленно поднялась. Злость расправила мне плечи, выпрямила спину не хуже стального прута внутри позвоночника.

Убежать?.. Не успею. Дверь в избу за спиной казалась немыслимо далекой, и жгло изнутри понимание —  сделай я хоть шаг назад, и всё! Ничто меня уже не спасет...

Рядом сам собой возник песочной масти пес, здоровенный, как теленок, и, развернувшись носом к калитке, заслонил меня собой, глухо клокоча рыком внутри грудной клетки.

Жуть накатывала волнами, хотелось упасть, убежать, умереть!

—  Впусти… впусти… —  простонало за воротами.

—  Впустить? —  взъерошенным, перепуганным шаром возник рядом Гостемил Искрыч. И аж присел, едва не шарахнувшись от моего тяжелого взгляда. —  Так ведь это!.. Ик… На поклон ведь пришли…

—  Впусти, хозяйка…

Избушка в лесной глуши, черепа на заборе, старая ведьма —  складывались в моей голове детальки пазла.

Что-то я начинала подозревать…

И, решившись, кивнула:

—  Впусти.

Прозвучало это куда более властно, чем я сама от себя ожидала —  и ворота, подчиняясь Гостемилу Искрычу, с оглушительным скрипом поплыли в стороны.

От мерзкого звука у меня свело зубы —  да так, что, кажется, склинило намертво! Мелькнула крамольная мысль, что если закрываться они будут также, то лучше пусть за чудище за забором и впрямь нас всех убьет, чем выслушивать такое еще раз!

...но пса я на всякий случай притянула к себе ближе за загривок —  чтобы не вздумал уйти и оставить меня наедине с лесной жутью!

Вползшее во двор существо оказалось огромным. Теперь я отчетливо видела, что оно выше забора —  только, пока оно находилось снаружи, этого не было видно.

Оно больше всего напоминало переплетение корней и ветвей, и двигалось то ли шагом, то ли ползком. И перед собой оно толкало… бочку? Деревянную такую, классическую бочку. Составленную из досок, обитую обручами.

—  Прими, хозяйка. И будь милостива.

Рот у существа формировался все из тех же веток и корней, и когда оно говорило, над этим ртом, больше напоминающим пасть, угадывались глаза, но на этом всё, сходство с живым существом заканчивалось.

Оно поклонилось —  видели когда-нибудь, как кланяется куча ветвей размером побольше дома? Нет? Это вам повезло! —  развернулось, и пошло-поползло обратно, а за ним, в сгущающихся сумерках, толпилась очередь из других существ, пришедших на поклон к ведьминой преемнице.

Тоненькая, зеленоватая девушка в венке из пестрых цветов, поднесла сплетенную из травы корзинку, полную птичьих яиц.

Она была удивительно красивой —  только спины у нее не было.

Огромный волк, настороженно поглядывая на замершего подле меня пса, сложил у крыльца задранного оленя.

Существа, похожие на лисиц…

Существа, похожие на девушек с перепончатыми руками и ногами.

Существа, похожие на медведей.

Существа, не похожие ни на что.

Они подходили, оставляли подношение, просили милости и уходили.

Темнело.

Загорались на заборе  глаза у черепов  — по очереди. У одного. У другого. У третьего…  и чем больше их вспыхивало красным, тем меньше вермени оставалось сумеркам —  тем ближе подходила ночь.

Тянулась вереница существ, лесных, речных и болотных. Росла гора подарков у крыльца.

Скреблась тревога: ворота нужно закрыть до темна.

Ворота обязательно нужно закрыть до темна!

Знание было таким естественным, что меня даже не удивляло, откуда оно возникло —  потому что оно было полностью логичным.

Власть властью, милость —  милостью. А свой дом нужно держать под защитой! Особенно ночью, когда входит в силу… всякое.

Закрыть ворота нужно обязательно до того, как окончательно истают сумерки!

И замерев неподвижно (хотелось бы сравнить себя с античной статуей, но честнее будет —  с садовой скульптурой), я мысленно приказывала ходокам поторопиться.