Чада, домочадцы и исчадия

Ноги затекли, спину свело от напряжение —  и оно тупой тянущей болью отдавало в затылок.

Плечи ровно, подбородок высоко, взгляд прямо. И в позвоночнике у меня не стальной стержень, накатывающая от пришельцев жуть выковала из него меч, и меч этот —  я, страшный, несгибаемый, обоюдоострый. И нет здесь мне ни равных, ни противников —  оттого и не кланяюсь я никому, оттого и отводят взгляды те, кто осмеливается взглянуть мне в глаза, все до единого.

Я не склонюсь, не поддамся. Не уступлю.

Но даже сквозь это упрямство, составлявшее мою суть сколько я себя помнила, звенела, грызла тревога: ворота. Ворота нужно закрыть до темноты!

И я, опасаясь нарушить мрачное молчание обряда, напирала безмолвным требованием: быстрее. Быстрее. Быстрее!

В глазницах последнего черепа, еще черных, едва заметно мерцали красные искры.

И едва вереница явившейся на поклон нечисти-нелюди втянула хвост в створ ворот, едва последний из них покинул подворье, растворившись на фоне залитого ночным мраком леса, я рявкнула-выдохнула:

—  Закрыть ворота!

И когда по воле домового захлопнулись, гулко громыхнув, тяжелые створки, когда запорный брус взлетел, словно невесомый и лег на крючья. Когда сразу за этим полыхнул ярко-красным последний череп, замыкая сторожевую цепь. Когда я без сил осела на ступеньку, одной рукой обняв пса за мохнатую шею, чтобы не грохнуться с крыльца, как герой похабного стишка... только тогда я поняла, что все это время в другой руке я сжимала надкушенный пирожок.

Домовой смерил взглядом композицию из меня, пирожка и собаки —  и схлопнулся.

И я его понимаю!

Да что там —  “понимаю”, я ему завидую.

Сама бы сейчас с удовольствием схлопнулась.

Хотелось плакать, свернуться клубочком и домой.

Гостемил Искрыч возник ровно там же, откуда стоял, протянул мне резой нарядный ковшик:

—  Молочка?

...ну, или молочка.

Молоко было холодным и неожиданно вкусным —  сладким, густым как сливки, с травянисто-ореховым послевкусием.

Поставив кошик на колени, я выдохнула, и, зажмурившись от удовольствия, откусила от пирожка.

Подняла лицо вверх, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то… привести к единому знаменателю, что ли?

Мысли в стройные ряды не хотели. Они хотели броуновское движение, пьяный хоровод и прокрастинацию: завтра, всё завтра!

Сверху капало. Сбоку лакало.

Спохватившись, я открыла глаза, и возмущенно охнула: не послышалось! Эта морда шерстяная действительно лакала! Прямо мое молоко! Прямо из моего ковша!

Преисполнившись негодования, я пихнула собаку прочь, забыв про страх и пирожок…

И вот последнее было зря: покусы, как намекал сон-обморок, мне не грозили, а вот про хлебобулочные изделия в словах старой ведьмы ничего не было.

Щелкнули страшные зубы, я оцепенела, но зря: от пирожка меня избавили аккуратно и безболезненно.

Но совершенно бескомпромиссно.

—  Твою ж… —  выдохнула, глядя на удаляющуюся собачью спину, вернее, хвост-полено, —  Песик… Как там тебя? Тебе же вредно!

Меня не то что не удостоили ответом —  на меня даже не оглянулись.

Вот ведь!

Скотина… А я его в избу ночевать собиралась позвать: мне одной страшно, Гостемила Искрыча в горнице на пол спать не положишь, а этот как-никак беречь обязан по магическому договору с прежней хозяйкой!

—  Ты бы, хозяюшка, всё ж зашла бы… Дождь ведь моросит…

Тоже мне —  дождь. Так, морось легкая. А если послушать домового —  это же нужно вставать, идти в избу, как-то добывать огонь, зажигать лучину, или, если мне повезло и здесь уже в ходу свечи, то свечу… а если не получится —  то в темноте как-то подниматься наверх, в горницу, по лестнице в незнакомом доме, которые я при свете и не видела… Нет, не хочу!

Вздохнув, я кивнула:

—  Сейчас, Гостемил Искрыч. Вот еще чуток посижу... а как пса зовут-то?

Забавно: глаза у домового светились в темноте, как у кошки, я отчетливо видела, что он растерянно заморгал.

—  Так ведь это… Как хочешь, так и зови, матушка: он всё едино на кличку не откликается!

—  А долго он у старой хозяйки жил? —  лениво уточнила и сцедила зевок в кулак.

Гостемил Искрыч засопел, высчитывая:

—  Да, почитай, месяца два, никак не меньше...

То, что песик это не простой, я уже догадалась. А теперь, выходит, что завели его специально для меня (при условии, конечно, что я не рехнулась  и все это не грезится мне в медикаментозном бреду).

Дух-хранитель? Или какой-нибудь волшебный зверь? Собачий домовой?

Я снова зевнула, прикрыв ладонью рот.

День выдался непростой, мягко говоря, и он меня доконал. И над бы и впрямь встать, но… Огонь, свеча, ступеньки!

Прислонившись виском к косяку, я решила: еще немножечко посижу. Самую капельку…

Сон подкрался на мягких лапах.

Глава 3

А проснулась —  снова в наверху. В темноте горницы, на мягкой перине, бережно укутанная в одеяло.

Надо Гостемилу Искрычу спаибо сказать. И сливок предложить —  в благодарность и как извинения.

Все же, не дело это, когда совсем небольшому существу приходится такую лошадь таскать...