Чагинск

— Жизнь — есть беспрерывное участие в чужом пиаре, — глядя на это, сообщил Хазин. — Массовый человек, особенно в провинции, не субъектен: либо пиар осуществляется над ним, либо он служит орудием этого пиара. Классовая борьба трансформировалась, микробы и сталь заменены рекламными титрами…

Хазин замолчал, воодушевление отступило, он с отвращением смотрел на мир с водительского места.

— В чем дело? — спросил Роман.

— Мне кажется, это уже придумано, — печально сказал Хазин. — Какой-нибудь Наум Хомский все это давно прописал в своих протоколах. Зимой, в перверсивном Беркли…

— Все придумано, с этим ничего не поделаешь, — зевнул Роман. — Иди повесься, Хазин…

Хазин потер лоб и понюхал пальцы.

— Фотки только скинуть не забудь, — напомнил я. — Кстати, а почему ты фотоаппарат не взял?

— По лесу с камерой? — хмыкнул Хазин. — У меня и так уже вся шея отваливается… Да что там фотографировать?

Машины на площади дружно загудели, Хазин запустил двигатель.

— Однажды я ездил в Усть-Цильму, — сказал Хазин. — И это ничем хорошим не закончилось…

Машины по одной выбирались с Центральной площади и выстраивались в колонну на Набережной. Я думал, что поедем через РИКовский, но колонна свернула на Новый мост, затем двинулась к северу, растянулись на километр. Передние машины начали гудеть.

— Погуди, Хазин, — сказал я.

— Зачем? Я и так чувствую себя…

Я погудел.

— Это знак, — пояснил Роман. — Они могут услышать. Дети в лесу.

— «Они могут услышать…» — передразнил Хазин. — Взяли бы сирены, тогда бы все услышали…

Мы перебралась через Новый мост и повернули в сторону Коммунара.

— Мою бабушку в Коммунаре кормили медвежьими котлетами, — вдруг вспомнил я.

— А моя бабка вырезала «Калевалу» на ячменном зерне, — тут же сказал Хазин.

— Ты говорил, что дед.

— Бабка ему помогала. Держала резец.

К северу от Чагинска сосновые леса. Возвышенность, мало болот, песок и сосны, тысяча километров леса на месте древнего моря, редкие прозрачные реки.

— Мой дед вырезал «Калевалу» на ячменном зерне, — сообщил Хазин, обернувшись к Роману.

— На финском или в переводе? — уточнил Роман.

— В переводе, разумеется, — ответил Хазин через некоторое размышление. — Смотрите, дятел!

Хазин указал на обочину, я дятла там не увидел.

Асфальт кончился, «шестерка» загремела по грейдеру, впереди идущие машины подняли пыль, скорость пришлось снизить. Хазин рассказывал, что в его семье всегда была любовь к миниатюрному: например, его дедушка собирал модели яхт, а его двоюродный дядя был женат на лилипутке, а она, между прочим, пела в казачьем хоре. Роман молчал. Мне нравилось ехать сквозь пыль, мир за пылью исчез, Хазин болтал про дятлов, их дикие нравы и про то, что разъяренный дятел однажды напал на его тетю-лилипутку и едва не пробил своим стальным клювом ее хрупкое темечко.

Минут через десять езды колонна свернула в лес, здесь пыли не было. Хазин вилял между деревьями и продолжал цеплять Романа, рассказывая то про одного мужика, у которого было три соска, но, несмотря на это, он был полковником казачьего войска, то про женщину-есаула, которая купила через интернет патент, образовала свое казачье войско, женское, и раздавала своим казачкам титулы и привилегии. Хазин был изобретателен, а Роман терпелив. Хазин плел про сувенирщика, ему заказали двести медалей «За особую верность» к выставке немецких овчарок, но выставка сорвалась, тогда сувенирщик продал медали одной некоммерческой организации и их торжественно вручили кандидатам, Роман снисходительно улыбался, не знаю, я бы на его месте уже давно сорвался.

Потом мы приехали.

Я не узнал это место. Раньше тут был сплошной лес, сейчас мы стояли на широкой просеке, скорее всего подготовленной для будущей линии электропередачи.

Народу оказалось еще больше, чем на площади. Машины вытянулись так далеко, что головные автобусы не были видны; люди выходили из машин и собирались вокруг милицейского автобуса, мы тоже отправились туда.

Я заметил среди приехавших Светлова и Механошина и других из городской администрации, заметил дочь музейного начальника Бородулина, еще кое-кого, но основная часть была вольными горожанами. Также увидел молодых людей в странных пестрых маскхалатах, которые размывались при каждом движении.

— Охрана, — прокомментировал Хазин. — А вдруг вепрь? Или марал? Поднимут на клыки — и вся история на фиг…

Светлов был одет в спортивный костюм, сидел на пороге пикапа, пил воду из синей бутылки.

Егерь с мегафоном рассказывал, как надо действовать. Стараться не отрываться друг от друга, всегда видеть соседа, не торопиться, смотреть под ноги, поиск — дело обстоятельное. Весь лес разбит на квадраты, они отделены друг от друга либо техническими просеками, либо противопожарными бороздами, наша задача — охватить как можно более широкий квадрат, исключить его из поисков. Механошин, наряженный в рыбацкий камуфляж и подвернутые бродни, слушал с вниманием.

Егерь еще что-то говорил, но я искал Кристину. Ее не было. Ну или я ее не видел.

— Я думал, фотографии раздадут, — сказал Роман.

Хазин плюнул.