Чайки за кормой

У первого секретаря сразу в нескольких местах лица выступил пот. Он смахнул его рукавом пиджака и продолжил:

– Я по должности старше, поэтому мне причитается больше. Это нормально и обижаться тут не на что. Вот как я решил: тебе, Владлен, триста тысяч, мне – четыреста. Остальной шушере – сто на всех.

В ушах Тормашкина уже нежно шелестели листья мангового дерева. Иногда кричали дикие обезьяны и слышались отдаленные звуки мексиканской музыки.

– Чего триста? – грубый голос Красносеева выдернул его из тропического рая.

– Тысяч. Долларов. Чего же еще? – искренне удивился Григорий Петрович. Он боязливо съежился – у него появилось ощущение, что что-то может пойти не так. «Месть сикхов, месть сикхов», – почему-то крутилось у него в голове.

– Ах, вот ты о чем!! – в глазах второго секретаря блеснула большевистская ярость. – Как же ты можешь?! Это же партийные деньги!

– Постой, Владлен, не горячись, – Тормашкин закрыл портфель и поставил его возле стола – вид денег мешал ему сосредоточиться, – давай с тобой поговорим серьезно, как мужики.

– Какие «мужики»?! Мы с тобой партийные работники! – зло крикнул Красносеев. Щеки его стали цвета знамени времен несокрушимого Союза.

– Какая партия? Какие работники? – тихим голосом затараторил Тормашкин, – Все развалилось уже. Это же мальчишество – отстаивать интересы несуществующей организации.

– Партия для тебя «организация»?! То, что ты предлагаешь – это безнравственная аберрация! – выкрикнул Красносеев. Надо заметить, что многие слова Владлен Борисович произносил, решительно не понимая их истинного значения. Он ориентировался скорее на звучность. «Смысл не главное, главное – эффект», – иногда повторял он, сам не зная того, слова известного нациста.

Оба оппонента стояли друг напротив друга, как борцы перед схваткой. «Идиот!» – зло думал Тормашкин. «Предатель!» – искренне негодовал Красносеев.

У конфликта не было разрешения в замкнутом пространстве кабинета – ни один из них не пошел бы на попятную. За спиной первого был тропический рай, второго – глубокие убеждения. Трудно представить, чем бы все это закончилось, если бы не раздался стук в дверь.

Партийцы одновременно вздрогнули.

– К-к-кто это может быть? – едва слышно проговорил Григорий Петрович.

– Возмездие! – мстительно рявкнул Красносеев.

– Да брось ты!

Стук повторился с удвоенной силой.

– Иди открой, – приказал Тормашкин. От испуга кожа на его затылке стянулась и доставляла неудобство. Он даже потрогал то место рукой, чтобы проверить не постригли ли его каким-нибудь образом налысо.

– Сам иди, – зло ответил Владлен Борисович. Авторитет первого секретаря горкома для него рухнул раз и навсегда, и подчиняться ему он больше не желал.

В дверь начали ломиться так энергично, что на столе стал слегка раскачиваться бюст Ленина. Тормашкин заметался по кабинету. Он то хватал портфель и прижимал его к себе, как малыш – плюшевого мишку, то прятал его в шкаф, затем вновь вытаскивал. В конце-концов он поставил его возле стола и напряженно затих.

Когда дверь уже была готова сорваться с петель, он вновь схватил портфель и, зажав его под мышкой, подбежал и открыл замок.

Первый секретарь едва успел отскочить, как с ревом в кабинет ворвалась рыжеволосая женщина. От нее нестерпимо пахло какими-то ужасными духами и неприятностями. Она первым делом влепила Григорию Петровичу оглушительную пощечину, от чего последний покачнулся и выронил свою ношу. Затем фурия схватила партфункционера за волосы и резко дернула их на себя. Тормашкин завизжал, как циркулярная пила. Все действие сопровождалось экспрессивными выражениями, которые представительница «слабого» пола применяла очень искусно.

Это было не возмездие, как несколько минут назад предположил Красносеев, а законная жена товарища Тормашкина Анастасия Владимировна. Надо сказать, что Григорий Петрович, несмотря на свой возраст, был ходок. Причем, неудачный ходок. Очень часто жена его ловила с очередной комсомолкой, и любвеобильному первому секретарю приходилось туго. Помимо телесных повреждений были и другие неприятности – чтобы как-то загладить вину, приходилось делать супруге незапланированные подарки. Со временем Анастасия Владимировна просекла свой интерес и подвела под похождения мужа материальную базу. Когда же товарищ Тормашкин, задушенный поборами, брал себя в руки и временно игнорировал противоположный пол, супруга вступала в сговор с какой-нибудь смазливой девушкой, и конвейер возобновлял свою работу. И Григорию Петровичу, вновь пойманному и побитому, приходилось в очередной раз запускать лапу в партийную кассу.

Сегодня же Анастасия Владимировна, не дозвонившись мужу на работу, почуяла добычу и, поймав такси, примчалась в горком партии. Закрытая дверь укрепила ее надежды на скорый поход в ювелирный магазин.

– Где она?! – кричала разгневанная супруга, таская за волосы Григория Петровича.