Чайки за кормой

На заднем сидении устроился гориллообразный Гагарин. Он положил баул на колени и принялся рассматривать быстроменяющийся пейзаж за окном. После колонии даже простое наблюдение за природой приравнивалось для него к просмотру голливудского блокбастера.

В это время на нижней полке купе нервно ерзал Красносеев. Он видел на платформе взъерошенного Тормашкина.

– Устроит погоню. Надо что-то предпринять.

– Кто устроит? Какую, Борисыч, погоню? – робко спросил Потапыч. Он слегка заискивал перед вторым секретарем, желая укрепить свое место в составе экспедиции.

– Тормашкин.

– Григорий Петрович?!

Потапыч так дико взглянул на Красносеева, будто бы напротив него сидел не полновесный член партии, а какой-нибудь Чикатило.

– Ты чего на меня так смотришь? У меня что, волосы горят?

– Дело в следующем… не понимаю я.

– А чего тут понимать. Тормашкин – враг. Хочет отнять у меня день… документы.

– Григорий Петрович – враг?!

– Ну, не враг, конечно, а это… заблуждающийся. Пока мы с тобой разговоры разговариваем, он за нами гонится. Предпринять что-то надо.

Потапыч достал из своего видавшего виды дорожного мешка незаряженный маузер и хрипло промолвил:

– Мы, Борисыч, просто так не сдадимся…

– Это все же излишне, – поморщившись, сказал Красносеев, – мы сделаем по-другому. Через пятнадцать километров будет станция Жаловка. Но поезд там не останавливается. Так вот, как будем ее проезжать, дернешь стоп-кран. Пока суета, выскочим. А там до Москвы на перекладных.

Все получилось по плану Красносеева, если не считать того, что Потапыч, после того, как дернул стоп-кран, открыл не ту дверь и выпрыгнул с противоположной стороны. Потом, когда поезд окончательно остановился, он полез под вагоном и там застрял. Двум рабочим-путейцам с большим трудом удалось его оттуда вытащить.

– Ты чего в правую дверь полез, старый?! Там же поле чистое! – идя к автовокзалу, ругался Красносеев.

– Я это… Растерялся…

По дороге Владлен Борисович зашел на телеграф. Там он заказал разговор с Москвой.

Через пять минут телефонистка зычным голосом объявила:

– Москва – вторая кабина.

Красносеев вошел и плотно прикрыл дверь.

– Алло, алло! Это – товарищ Кротовиков?

– Нет. Кротовиков сейчас управляющим банком работает, – металлическим голосом ответила трубка.

– Банка?! А… а с кем я говорю?

– Перемогин, исполняющий обязанности начальника отдела ЦК.

– Товарищ Перемогин, это вам звонит Красносеев из Прибреженска. Тут вот какое дело… У меня партийные деньги. Первый секретарь Тормашкин хотел их присвоить, но я отбил.

– Интересно… А какая сумма?

– Восемьсот тысяч.

– Всего-то!

– Долларов.

– Долларов… Это другое дело. Так что вы хотите, товарищ Красноситов?

– Красносеев. Необходимо сдать средства законному владельцу – партии.

– А-а-а, вот в чем дело, – голос в трубке изменил тональность до елейного, – Это вы правильно решили, товарищ Красносеев. Куда же их, эти деньги, девать еще, как не партии вернуть. Вы где сейчас находитесь?

– На станции Жаловка. Это рядом с Прибреженском.

– Отлично. Оставайтесь там. В местный райком завтра прибудет наш человек. Даже, скорей всего, учитывая важность дела, я сам приеду.

– Так точно, товарищ Перемогин. А как там в Москве обстановка? Как наша партия?

Владлену Борисовичу не ответили – на том конце положили трубку.

«И кто теперь скажет, что я родился не в рубашке?!» – весело подумал Перемогин, внутренне подпрыгивая до небес.

Глава 10

Ответственный товарищ, закончив разговор, положил телефонную трубку на рычаг.

– Есть же бог на свете! – совсем не по-партийному крикнул он.

В тот же миг он выпрыгнул из-за массивного стола и заметался по кабинету. Его худое, как у червяка, тело извивалось от быстрых шагов, как лента в руках гимнастки.

– Восемьсот тысяч! Восемьсот тысяч! На все хватит! – весело выкрикивал он.

Двадцать лет назад Иннокентий Сидорович Перемогин или попросту Кеша был довольно известным в Москве клоуном. Молодой, симпатичный, с безупречной репутацией и завидным остроумием, он имел редкостный талант вызывать смех. Цирковые администраторы с большим удовольствием заключали с ним трудовые договора. Помощница клоуна болонка Гава была любимицей детей, а сам Кеша очень нравился мамам, с которыми эти дети приходили в цирк.

Кеша вел жизнь разгульную и счастливую. Семьи у него не было, а вот деньги наоборот – были. Бегая по зыбучим пескам удовольствий молодой Перемогин умудрялся в них не завязнуть и, соответственно, не прогуливать работу. Одним словом, все шло хорошо. Но, как водится, только до определенного момента.

Намечались зарубежные гастроли. Весь коллектив цирка будоражило и трясло – в эту очень выгодную зарубежную командировку поедут только члены партии. Еще не охваченные решили тут же пополнить ряды КПСС.

У клоуна Кеши приводов в милицию не было, на оккупированных территориях он не проживал, в плену не был, родственников-антисоветчиков не имел, и поэтому вопрос о его вступлении решился быстро и положительно.

Если бы только знал Иннокентий Сидорович какую яму он себе выкопал!