Чайковский. Музыка и жизнь

«Ты спрашиваешь, отчего я решился ехать в Гапсаль, зная, что в нём живёт особа, для которой моё присутствие небезопасно. Во-первых, оттого, что некуда было больше деться; во-вторых, мне хотелось провести лето со всеми, а в-третьих, мне кажется, что если то, что ты предполагаешь, существует действительно, то скорее моё отсутствие вредно для неё, чем присутствие. Когда меня нет, мою особу можно себе воображать, пожалуй, достойную любви, но когда женщина, любящая меня, ежедневно сталкивается с моими далеко не поэтическими качествами, как-то: беспорядочностью, раздражительностью, трусостью, мелочностью, самолюбием, скрытностью и т.д., то, поверь, ореол, окружающий меня, когда я далеко, испаряется очень скоро», «Может быть, я слеп и глуп, но клянусь тебе, кроме самого простого дружеского расположения я ничего не замечаю. Итак, не сердись на меня и ради бога не думай, что я с какою-то печоринскою гордыней и злобой воспаляю намеренно нежное сердце, чтобы потом поразить его еще более холодным равнодушием. На такую крупную подлость я совершенно не способен, тем более, что нет предела любви и уважению, которые я питаю ко всему этому семейству», – писал Чайковский сестре Александре.

Однако недвусмысленное положение сохранялось, и 16 апреля 1868 года Пётр Ильич в отчаянии просит совета у сестры: «Одно, что меня мучит и тревожит, – это Вера. Научи и наставь мне: что мне делать и как поступать в отношении её? Я хорошо понимаю, чем бы это всё должно бы было окончиться, – но что прикажешь делать, если я чувствую, что я бы возненавидел её, если б вопрос о завершении наших отношений браком сделался серьёзным. Я знаю, что она из гордости, а другие по неведению или по иным соображениям ни мало не воображают о том, но я знаю также, что, несмотря ни на какие препятствия, я бы должен был принять на себя инициативу в этом деле и благоприятное решение его считать для себя величайшим счастьем, ибо таких чудных созданий, как она, – нет. Но я так подл и неблагодарен, что не могу поступить, как бы следовало, а мучаюсь ужасно! Помоги мне успокоиться, и, ради бога, разорви это письмо».

24 сентября 1868 года Пётр Ильич снова пишет сестре: «Милая моя Саня! Три дня тому назад получил твоё письмо, и так из него явствовало, что В. (Вера) терзается сомнениями насчёт моей дружбы, то поспешил отвечать тебе, чтобы ты с своей стороны написала и успокоила её… Что я буду всегда немножко страдать своим бессилием сделать её счастливою, дать исход чувству, которое, как она выражается, поглотило всё её существование, – это несомненно и неизбежно. Тут дело идёт о счастии целой жизни, и странно было бы, если б я совершенно равнодушно относился к её любви ко мне. Именно потому, что я всей душой её люблю и благодарен ей, я должен немного мучиться. А уж в том, что я давно отвечаю ей в сердце самой тёплой дружбой и благодарностью, в этом уверь её, пожалуйста, если (чему я удивлюсь) она может сомневаться. Что касается до моей холодности, которая её так огорчает, то она происходит от множества причин, из которых главная есть та, что я её люблю как сестру, но отношения наши (вследствие гнёта разных общественных условий) не могут быть искренни, а это ставит между нами какую-то стенку, сквозь которую мы не можем относиться прямо друг к другу. Кроме того, тут есть целая бездна разных психологических тонкостей, которые проанализировать мог бы разве какой-нибудь Толстой или Теккерей. Во-первых, мы постоянно лжём друг другу; она (боясь, по её выражению, надоесть постной миной) притворяется равнодушной, я делаю вид, что ничего не понимаю и не знаю. Между тем мы оба понимаем и знаем друг друга, – и вот в наших разговорах звучит какой-то диссонанс. Это меня раздражает, я начинаю делаться злым, чувствую, что не могу этого скрыть; она чувствует, что я это чувствую, я чувствую, что она это чувствует, что я это чувствую, и т.д. до бесконечности.

Есть ещё одна причина. Мне часто приходит в голову, что она оттого меня так любит, что воображает меня музыкальным гением, а я очень часто мучаюсь своим (может быть, и мнимым) творческим бессилием и бешусь, что не соответствую идеалу, которому она поклоняется».