Читаем Чайковский. Музыка и жизнь полностью

«Ты спрашиваешь, отчего я решился ехать в Гапсаль, зная, что в нём живёт особа, для которой моё присутствие небезопасно. Во-первых, оттого, что некуда было больше деться; во-вторых, мне хотелось провести лето со всеми, а в-третьих, мне кажется, что если то, что ты предполагаешь, существует действительно, то скорее моё отсутствие вредно для неё, чем присутствие. Когда меня нет, мою особу можно себе воображать, пожалуй, достойную любви, но когда женщина, любящая меня, ежедневно сталкивается с моими далеко не поэтическими качествами, как-то: беспорядочностью, раздражительностью, трусостью, мелочностью, самолюбием, скрытностью и т.д., то, поверь, ореол, окружающий меня, когда я далеко, испаряется очень скоро», «Может быть, я слеп и глуп, но клянусь тебе, кроме самого простого дружеского расположения я ничего не замечаю. Итак, не сердись на меня и ради бога не думай, что я с какою-то печоринскою гордыней и злобой воспаляю намеренно нежное сердце, чтобы потом поразить его еще более холодным равнодушием. На такую крупную подлость я совершенно не способен, тем более, что нет предела любви и уважению, которые я питаю ко всему этому семейству», – писал Чайковский сестре Александре.

Однако недвусмысленное положение сохранялось, и 16 апреля 1868 года Пётр Ильич в отчаянии просит совета у сестры: «Одно, что меня мучит и тревожит, – это Вера. Научи и наставь мне: что мне делать и как поступать в отношении её? Я хорошо понимаю, чем бы это всё должно бы было окончиться, – но что прикажешь делать, если я чувствую, что я бы возненавидел её, если б вопрос о завершении наших отношений браком сделался серьёзным. Я знаю, что она из гордости, а другие по неведению или по иным соображениям ни мало не воображают о том, но я знаю также, что, несмотря ни на какие препятствия, я бы должен был принять на себя инициативу в этом деле и благоприятное решение его считать для себя величайшим счастьем, ибо таких чудных созданий, как она, – нет. Но я так подл и неблагодарен, что не могу поступить, как бы следовало, а мучаюсь ужасно! Помоги мне успокоиться, и, ради бога, разорви это письмо».

24 сентября 1868 года Пётр Ильич снова пишет сестре: «Милая моя Саня! Три дня тому назад получил твоё письмо, и так из него явствовало, что В. (Вера) терзается сомнениями насчёт моей дружбы, то поспешил отвечать тебе, чтобы ты с своей стороны написала и успокоила её… Что я буду всегда немножко страдать своим бессилием сделать её счастливою, дать исход чувству, которое, как она выражается, поглотило всё её существование, – это несомненно и неизбежно. Тут дело идёт о счастии целой жизни, и странно было бы, если б я совершенно равнодушно относился к её любви ко мне. Именно потому, что я всей душой её люблю и благодарен ей, я должен немного мучиться. А уж в том, что я давно отвечаю ей в сердце самой тёплой дружбой и благодарностью, в этом уверь её, пожалуйста, если (чему я удивлюсь) она может сомневаться. Что касается до моей холодности, которая её так огорчает, то она происходит от множества причин, из которых главная есть та, что я её люблю как сестру, но отношения наши (вследствие гнёта разных общественных условий) не могут быть искренни, а это ставит между нами какую-то стенку, сквозь которую мы не можем относиться прямо друг к другу. Кроме того, тут есть целая бездна разных психологических тонкостей, которые проанализировать мог бы разве какой-нибудь Толстой или Теккерей. Во-первых, мы постоянно лжём друг другу; она (боясь, по её выражению, надоесть постной миной) притворяется равнодушной, я делаю вид, что ничего не понимаю и не знаю. Между тем мы оба понимаем и знаем друг друга, – и вот в наших разговорах звучит какой-то диссонанс. Это меня раздражает, я начинаю делаться злым, чувствую, что не могу этого скрыть; она чувствует, что я это чувствую, я чувствую, что она это чувствует, что я это чувствую, и т.д. до бесконечности.

Есть ещё одна причина. Мне часто приходит в голову, что она оттого меня так любит, что воображает меня музыкальным гением, а я очень часто мучаюсь своим (может быть, и мнимым) творческим бессилием и бешусь, что не соответствую идеалу, которому она поклоняется».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары