Чахотка. Другая история немецкого общества

Расовая гигиена стремилась создать для нации будущего «здоровое тело», предотвращая распространение больного генофонда. Среди прочего к представителям больного биоматериала относились и чахоточные. Возбудитель болезни был известен, но ведь она почему-то поражала не всех подряд. Может быть, чахотка — наследственный недуг? Или, как полагали некоторые расовые гигиенисты и врачи, предрасположенность передается от родителей детям^[761]? Вопрос о наследственных болезнях стал отдельной научной дисциплиной для приверженцев расовой гигиены и евгеники^[762].

В 1905 году Плётц основал Общество расовой гигиены. Одним из его членов, среди прочих, стал писатель Герхарт Гауптман, чья пьеса «Перед восходом солнца» повествует о вырождении крестьянской семьи, а также гигиенист Альфред Гротьян, о котором речь уже шла выше^[763]. В 1912 году Гротьян, ранний поборник евгеники, определил, что вырождение есть «телесное и духовное ухудшение потомства по сравнению с предыдущим поколением, которое может быть рассмотрено как безупречное или, по крайней мере в среднем, по большей части без изъянов»^[764]. Гротьян, невропатолог, терапевт общей практики и ученый-социогигиенист, исследовал влияние социально-экономических факторов, таких как доход, условия проживания, питание, на здоровье и болезнь нации^[765]. Он ратовал за устранение причин социального неравенства и одновременное оздоровление населения, но успехи социальных реформ считал весьма скромными. Наследственность представлялась ему всё более значительным фактором и темой^[766].

По оценкам Гротьяна, «неполноценные» люди с нежелательной наследственностью составляют не меньше «трети всего населения»^[767]. В своем эссе «Социальная патология» (1912) он объяснял: «Отягощенные дурной наследственностью не имеют права на продолжение рода, но должны быть добровольно или принудительно сделаны бесплодными»^[768].

Швейцарский психиатр Огюст Форель пошел еще дальше: искоренению подлежат «все преступники, душевнобольные, слабоумные», а также «индивиды, наследственно склонные к туберкулезу, рахитичные, телесно неполноценные, страдающие гемофилией, испорченные, страдающие наследственными заболеваниями или имеющие нездоровую конституцию». Умерщвление для таких личностей — благо, считал Форель^[769]. Фантазии Фореля об искоренении неполноценных значительно повлияли на сторонников евгеники.

В Германской империи расовая гигиена и селекция представлялись утопией. Немецкое Общество расовой гигиены в 1914 году насчитывало всего 350 членов, из которых большая часть были университетскими профессорами^[770]. Всё изменила Первая мировая война. Национальное высокомерие, оптимистическая вера в прогресс и развитие империи сильно пострадали после Версальского договора. Во время войны снова сильно упала рождаемость, голод, холод и эпидемия испанского гриппа выкашивали гражданское население, армия несла огромные потери, страна утратила часть территорий, а вместе с ними — еще часть населения и промышленных мощностей^[771]. Полная картина «гибнущей нации»^[772]. Еще до всемирного экономического кризиса женского населения не хватало для воспроизводства следующего поколения^[773].

Социальные и демографические последствия войны обострили дискуссию о расовой гигиене, теперь ее подпитывал еще и радикальный национализм. Сторонников расовой гигиены становилось всё больше. Они видели для раздавленной войной, обескровленной, униженной Германии выход в биологическом «возрождении»^[774].

Катастрофа войны стала катастрофой и для больных чахоткой. В 1918 году число умерших от нее достигло уровня 1896 года^[775],[776], медицина была по-прежнему совершенно бессильна.

Встревоженный растущей смертностью от туберкулеза, Гротьян в третьем издании своей «Социальной патологии» в 1923 году назвал туберкулез болезнью «телесно неполноценных людей»^[777]. Гротьян предположил, что примерно две трети заболевших «унаследовали причину своего недуга». «Только когда мы лишим чахоточных больных возможности передавать свою телесную неполноценность по наследству, — писал Гротьян, — им могут быть предоставлены лечение и уход и приняты другие социально-гигиенические и экономические меры без опасения, что это принесет здоровью больше вреда, нежели пользы»^[778]. После войны Гротьян стал членом Социал-демократической партии и представлял партию в Рейхстаге в 1922–1924 годах, но его взгляды на расовую гигиену раздражали товарищей по партии.

Целью расовой гигиены было общество, не знающее ни болезней, ни социальных отклонений. Здоровье — прежде всего, ибо это основа политической власти и национального благополучия. Болезнь же приравнивалась к политическому и моральному упадку^[779].