Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

В восемнадцатом веке вышла на первый план связанная с нервной системой идея «цивилизованной» болезни, отчасти как следствие социальных потрясений, произошедших в связи с бурным ростом торговли и урбанизации!66. Быстрые изменения, сопровождавшие прогресс, казалось, параллельно вызывают патологические изменения. Нездоровый образ жизни, связанный с городскими условиями, связывался с чрезмерным употреблением пищи и алкоголя, а также отсутствием физических упражнений и недостаточным сном. Кроме того, считалось, что здоровье горожан подрывали пагубные последствия определенной моды, чрезмерного стремления к роскоши, финансовых спекуляций и строгих протоколов этикета в мегаполисе. Все эти практики провоцировали тревожность, истощали энергию и пагубно влияли на конституцию человека. Искусственность городского общества была вредна для людей как на умственном, так и на физическом уровне и приводила к развитию этих новых «цивилизованных» болезней. Объяснением наблюдаемым физиологическим проявлениям этих болезней служили особенности нервной системы. Излишества жизни в цивилизованном обществе, по-видимому, препятствовали правильному взаимодействию между мозгом и остальным телом, блокируя действие нервных волокон, что приводило к воспалению, боли, хроническому чувству истощения и летаргии, — симптомам, не наблюдаемым у крепких и здоровых членов низших сословий 167. Действительно, представление о связанной с нервной системой болезни цивилизации приобрело известность в восемнадцатом веке, когда британская нация «славилась» на всем континенте как рассадник психических, нервных и истерических недугов. Англичане пришли к выводу, что болезнь и боль — цена их процветания и утонченности, и стали утверждать, что распространение «цивилизованных» болезней является признаком британского превосходства168.

3.5. Джордж Чейни. Меццо-тинто Дж. Фабера Младшего с портрета Й. ван Диета. 1732

Такой ход рассуждений был изложен уже в первой трети столетия в чрезвычайно успешной книге Джорджа Чейни «Английская болезнь» (1733). Работа, казалось, описывала нервное заболевание с новым шиком, и явно связывала образ жизни элиты с заболеваниями, вызванными нервной слабостью, Чейни подразумевал, что следование моде частично зависит от последствий эмоциональной и психической тревоги 169. В книге он представил патологическую модель человеческого тела, в которой прослеживалась его зависимость от воздействия социальных факторов, особенно «английского образа жизни», на нервы. При этом он старался избегать наиболее отталкивающих характеристик болезни, благодаря чему нервные расстройства становились более социально приемлемыми170. По мнению Чейни, корень болезни лежал в избытке. Чтобы достичь вершины социальной иерархии, представители высших слоев общества часто жертвовали своим здоровьем, физической формой и даже фигурой в угоду силам моды, бизнеса или праздных удовольствий. Обладая остро реагирующей нервной системой, они были чрезвычайно уязвимы для ряда болезней и попадали в ловушку собственного изготовления, в которой социальный успех навсегда закреплял страдания, связанные с болезнью!71. Эти «нервные расстройства» были продуктом цивилизации и служили признаком социальных и экономических достижении англичан 172. В такой репрезентации нервозность — и, в силу ассоциации, болезнь — рассматривались как симптомы успеха 173.

Работа Чейни о хронических заболеваниях сыграла важную роль в развитии философии, которая определяла восприятие взаимосвязи между здоровьем человека и обществом. Его работа также помогла объяснить обратную зависимость между богатством и здоровьем. Урбанизация и соответствующие социальные последствия, как считалось, повышали уязвимость населения не только перед болезнями, связываемыми, как правило, с грязными условиями, но и перед нейропатологическими заболеваниями, такими как туберкулез. Город был одинаково опасен для здоровья и богатых, и бедных — факт общепризнанный и часто вызывающий сожаления. Одна мать жаловалась на свою дочь:

Боюсь, Лондон ей не подходит, потому что там она никогда не чувствует себя хорошо дольше шести месяцев подряд, ее последняя болезнь началась еще до того, как она уехала из города (у меня горестные подозрения теперь, когда у меня в городе такой очаровательный дом!) — я оставлю ее в деревне до конца октября. А потом снова попробую город — и если она снова скажется там больной, боюсь, мне придется отважиться сдать мой милый дом на Даунинг-стрит и сразу снять загородный дом для моих детей и гувернантки: я люблю Лондон, но, кажется, сам рок против того, чтобы я здесь жила!74.