Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Точно так же в 1832 году Чарльз Такра утверждал: «Из всех причин болезней одной из наиболее частых и важных является душевная тревога. Цивилизация изменила как наш образ мыслей, так и тела. Мы живем в состоянии неестественного возбуждения — неестественного, потому что оно частичное, нерегулярное и чрезмерное. Наши мышцы истощаются из-за отсутствия активности: наша нервная система изнашивается из-за чрезмерной активности. Жизненная энергия черпается из действий, для которых природа спроектировала ее, и посвящается действиям, которых природа никогда не предполагала» 175.

Вера в связь разума и тела помогла повысить статус туберкулеза легких в глазах представителей высшего и среднего классов. В конце восемнадцатого и в самом начале девятнадцатого века нервная конституция и связанные с ней расстройства представлялись таким образом, чтобы сделать их привлекательными. Туберкулез теперь воспринимался как физическое проявление психологического состояния и символ повышенной эстетической, физической чувствительности, а также высшей духовности и интеллекта. Конкретный механизм действия был изложен Джорджем Бодингтоном в 1840 году: он утверждал, что первый шаг в развитии чахотки «состоит в нервном раздражении, или измененном действии, или ослаблении силы в материи легких из-за наличия туберкулезной материи, отложившейся там как инородное тело» 176. На следующем этапе нервная система проявляла себя в патологических изменениях в тканях тела.

Как только нервная сила полностью разрушается в тех частях легких, где существуют туберкулезные отложения, немедленно следует разрушение остальных тканей; они умирают, растворяются до полужидкого, наполовину гнилостного состояния, и их откашливают через бронхи, оставляя полости в материи легких <.. > Вот тогда, во-первых, происходит изменение, ослабление или истощение нервной силы; затем происходит разрушение остальных тканей, составляющих основное вещество органа! 77.

Дж. С. Кэмпбелл также писал о власти нервной системы и представил достаточно привлекательное описание туберкулеза, утверждая, что даже «слабые поводы для возбуждения, душевного или телесного, оказывают воздействие на кровообращение, которого нет в здоровом от природы организме»178. Он описал физические проявления такого возбуждения, заявив, что у человека с высокоразвитой нервной системой были «внезапные приливы крови к лицу, вызванные малейшими причинами душевных эмоций, от чего щеки красавиц часто заливаются румянцем, порожденным фатальной склонностью, и отсюда и внезапные, но недолго длящиеся приступы преходящей живости, очень чуждые природе человека, проявляющего их. Именно в конституциях, обладающих этими особенностями, была обнаружена склонность к отложению туберкулов» 179. Связав чахотку с утонченностью чувств и представив ее как продукт высшего общества, Кэмпбелл романтизировал болезнь. Человек, страдающий таким заболеванием, должен был по определению быть модным, богатым, одаренным, умным или каким-то образом одухотворенным. Бедным не хватало ни материальных, ни психофизиологических возможностей, которые делали бы их уязвимыми для нервных расстройств; в их случае был разработан отдельный дискурс для объяснения распространенности таких болезней, как туберкулез 180. Болезни, таким образом, были не только недугом модных людей, но и сами становились модными.

Связь между цивилизацией, поведением, разочарованием и болезнью расширилась до веры в то, что существует связь между физической средой, социальным статусом и моральными качествами человека. Сырые, темные, переполненные людьми плохо вентилируемые жилища стали рассматриваться как среда, благоприятная для распространения туберкулеза среди бедных. Однако идея о том, что чахотка является болезнью более утонченных слоев общества, послужила источником альтернативного нарратива об этой болезни. Различные способы восприятия, объяснения, понимания и рационализации туберкулеза послужили оправданием для существования двух противодействующих дискурсов чахотки: как «социального бедствия» и как «романтической болезни» 181. В объяснениях туберкулеза принадлежностью больного к определенному социальному классу произошел соответствующий раскол. Чахотка была во многих смыслах архетипической болезнью цивилизации. С одной стороны, имелась связь между болезнью и нездоровыми условиями жизни в городской среде, такими как дым, пыль, грязь и сырость. С другой стороны, существовала прочная традиция, связывающая болезнь с лучшими и ярчайшими членами общества, с теми умными и тонкими людьми, казавшимися такими выдающимися в рядах ее жертв. Как врачи, так и общество признавали связь между чахоткой и изысканным образом жизни, которого придерживались представители высшего света 182. Здоровье человека теперь имело более широкие подтексты, поскольку болезнь превратилась в социальную проблему, а страдающим ею отводилось особое место в обществе — положение, присваиваемое не в соответствии с приближающейся смертью, а в соответствии с их уникальным качеством жизни.