Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Медицинские трактаты и труды моралистов были преисполнены обвинений против тугой шнуровки и упоминали ее как одну из причин возникновения легочной чахотки. Несмотря на пространные писания о пагубных последствиях ношения корсета, молодые женщины продолжали носить одежду, считавшуюся разрушительной для их здоровья, к большому разочарованию доктора Фрэнсиса Кука, который в 1842 году гневно упрекал дам: «Сжатие, которому платье молодых женщин подвергает грудную клетку, является наиболее частой причиной легочных заболеваний. Однако тщетно ожидать, что они прислушаются к предостерегающему голосу врача, а не к велениям моды»681. В справочнике «Просто о здоровье для молодых людей» (1845) также утверждалось, что чахотка будет неизбежным результатом для тех женщин, чьи грудные клетки «„стянуты", чтобы они выглядели красиво», и эта практика называлась «чудовищной!»682. Невзирая на аргументы врачей, общепринятое мнение заключалось в том, что «одним из величайших изъянов фигуры, по мнению молодой леди наших дней, является толстая талия»683. Почти десять лет спустя, в 1848 году, это мнение нисколько не изменилось. Журнал Blackwood’s Lady’s Magazine заявил: «Красота женской фигуры состоит в ее плавных изгибах»684. Несмотря на распространение работ, авторы которых высказывались против корсета, не только продолжала существовать практика утягивания, но и сентиментальный костюм в целом наделялся положительными качествами. Например, в 1848 году в журнале The World of Fashion отмечали: «Женский наряд в наши дни, пожалуй, находится в самом удовлетворительном состоянии, какого только могут желать защитники природы и простоты <…>. Это платье рассчитано на то, чтобы подчеркнуть естественную красоту персоны»685.

Туберкулезная красота и корсет в эпоху сентиментализма

Сентиментальный идеал красоты рассматривал внешний вид женщины в совокупности как выражение ее характера, и одежда играла значительную роль в его формировании. Платье в сентиментальном стиле, созданное для демонстрации чувствительности, которую излучали черты лица женщины ранней Викторианской эпохи, скорее подчеркивало лицо, чем отвлекало от него внимание. Фигура модной женщины была стройной; ее лицо — бледным и без косметики, а платье — относительно неприметным. Руководство «Подруга юной леди» в 1837 году напрямую связывало платье с характером его владелицы. «Такие разнообразные качества ума проявляются в связи с одеждой <.. > и чем более преобладают христианские принципы <.. > тем более истинным показателем характера будет одежда»686. Таким образом, мода постепенно стала формой нравственного самосовершенствования, способом усиления личных качеств или, по крайней мере, их проявления.

Стягивающие фасоны сентиментального костюма 1840-х годов не были попыткой замаскировать или исказить женское тело, хотя это именно то, что они делали; напротив, платье было создано, чтобы раскрыть чувства носившей его женщины. В целом сентиментальная одежда 1840-х годов создавала образ благопристойной, скромной и кроткой пассивности, отражающий идеал, требуемый от женщины Викторианской эпохи. (См. во вклейке ил. 24.) Таким образом, эта мода была исторически и культурно обусловлена, она демонстрировала влияние риторики респектабельности и христианской морали687. В 1840-х годах значение чувств и сантиментов повысилось, они стали важнее телесного здоровья, и одежда все больше стесняла тела модниц. Согласно канонам красоты, изложенным такими авторами, как миссис Эллис, ожидания от женщин были предельно ясны: мягкость, нежность, слабость и скромность в сочетании с тонкой талией и покатыми плечами688. Точно так же в своей работе о чахотке в 1845 году Альфред Бомонт Мэддок описал обладательниц лихорадочной конституции как имеющих «узкую или заостренную грудь, высокие выступающие плечи, длинную тонкую шею и в целом стройное тело»689. Миссис Меррифилд в своей книге «Платье как изобразительное искусство» признавала эти черты неотъемлемыми составляющими женской красоты690. В целом женщина в начале Викторианской эпохи была менее динамичной, как телом, так и манерой поведения, чем англичанки предшествующих десятилетий девятнадцатого века, поскольку теперь акцент был сделан на выражение через изящное поведение, позы и вкусы высоконравственного характера691. По замечанию одного автора, «изящные движения, непринужденная элегантность поведения — это для фигуры то же, что и чувство и мягкость для взгляда. Это душа, проглядывающая сквозь тело. Это то, что поэт назвал „мыслью тела“»692.