Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Постепенно чахотка утратила положительные ассоциации у более зажиточных классов и все больше приближалась к миру рабочего класса и бедных. Этот сдвиг впоследствии приведет к стигматизации болезни и изменению стратегий выживания, используемых обществом в целом. Таким образом, мифология и устойчивые образы, сформировавшиеся вокруг чахотки и обеспечивавшие структуру человеческого опыта, к середине века полностью изменились. Эти представления также служили рациональным объяснением предполагаемых взаимосвязей между предрасположенностью человека к туберкулезу легких и определенными социальными ролями и характером больного человека. Репрезентации чахотки основывались на социальных различиях и подкреплялись общепринятыми представлениями о поведении и убеждениями, связанными с отклонениями735. К 1860-м годам болезнь подавалась почти исключительно как продукт вредного или непристойного поведения, которое имело прямые и серьезные последствия как для отдельного человека, так и для общества в целом. Чахотка более не была просто индивидуальной болезнью, но имела неизбежное влияние на производительность и конкурентоспособность сообщества в целом.

Заключение

Одной из основных задач медицинских исследований было предоставлять общественности приемлемые объяснения различных заболеваний, которыми она страдала, и одновременно создавать комплексные единые теории болезни, охватывающие все возможные аспекты патологического процесса. В течение девятнадцатого и двадцатого веков, когда исследователи определили окончательную, единственную причину каждого инфекционного заболевания, в результате прорывов, сопровождавших развитие микробной теории и микробиологии, подходы, объединявшие множественные причины, утратили популярность. В век антибиотиков модель упростилась: бактерия, вирус и т. д. вызывают заболевание, вводится химиотерапевтическое средство, и пациент впоследствии излечивается. Эффективное вмешательство и искоренение одного лишь источника позволяло устранить болезнь. Однако такая простота больше не является определяющей чертой медицины двадцать первого века, так как из-за распространения хронических и системных заболеваний, а также новых исследований инфекций представление о том, что сложное заболевание может иметь простую причину, в очередной раз стало немодным. Медицина наших дней в очередной раз приняла во внимание роль внешних причинных объяснений в случае болезней, которые не могут быть легко устранены лекарствами. Вторя более ранним теориям болезни, в случае таких заболеваний, как диабет II типа, болезни сердца или рак, особую роль снова отводят влиянию образа жизни и окружающей среды на человека. Представления о болезни вновь пересекают границы между медициной и обществом, как это было в восемнадцатом и девятнадцатом веках, когда отношения между туберкулезом, обществом и больным человеком были изменчивыми, их условия постоянно пересматривались, менялись и приспосабливались к новым социальным нормам и новой медицинской информации.

Социологический анализ причин и течения ряда заболеваний стал важным компонентом движения за защиту общественного здоровья в девятнадцатом веке, а интерпретация здоровья по классовым признакам оставалась важной темой в дискурсе болезней. В первой половине девятнадцатого века чахотка в рабочем классе рассматривалась как продукт пагубного воздействия ряда пороков, включая блуд и алкоголизм; однако в средних и высших классах она была представлена как продукт тонкой чувствительности и светской утонченности. Классовые различия в объяснении чахотки были не только результатом материального и социального неравенства. Они, по-видимому, подтверждались представлением о физиологической дивергенции: считалось, что представители высших классов обладают более совершенной нервной системой, чем представители низших классов. В частности, женщины из среднего и высшего классов мыслились как более склонные к развитию чахотки легких из-за их ослабленной и изначально хрупкой конституции. Эта идея также хорошо вписывалась в представления о наследственной природе болезни, поскольку утонченность, которая характеризовала как болезнь, так и нервную конституцию высших слоев общества, могла передаваться детям. В конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века наследуемая конституция, окружающая среда и любые другие факторы, обусловленные образом жизни, продолжали оставаться важными темами в практических знаниях о туберкулезе. Врачи и общество в равной степени признавали существование взаимосвязи между болезнью и изысканным образом жизни, которого придерживаются представители среднего и высшего классов. Представления о чахотке были сформированы социальными определениями тех болезней, которые считались продуктом «цивилизации».