Чардаш смерти

Сами ворота, давно уже сорванные с петель, проржавелые и гнутые валялись тут же неподалёку. Чудом сохранившаяся арка ворот радовала глаз белоснежной штукатуркой и барельефами развеваемых ветром праздничных знамён. Больничный парк в этом месте представлял собой поляну обугленных пней. Кто-то как следует поработал, вырубая старые дерева. Напротив входа в больницу громоздился фундаментальный, возведённый с чисто немецкой добросовестностью дот. Посеревшее от копоти здание больницы неплохо просматривалось сквозь редкие кроны уцелевших дерев. Пока Дани рассматривал пейзаж через ветровое стекло «хорьха», Алмос уже выбрался из «фиата» и теперь производил инспекторский осмотр дота. Двоих пленных партизан уже извлекли из-под брони и поставили прямо перед воротами. Из амбразуры дота им в спины таращилось дуло крупнокалиберного пулемёта. Персонал огневой точки – пятеро немцев со знаками отличия 86-й пехотной дивизии под командой младшего чина выстроился перед Алмосом, как на смотру. Никто из солдат вермахта не выглядел перепуганным или слишком утомлённым. Дани выбрался из машины.

– Ефрейтор шестой роты сто шестьдесят седьмого пехотного полка восемьдесят шестой пехотной дивизии Йозеф Понн, – рапортовал немец.

Немецкий ефрейтор – высокий, совсем ещё молодой парень. На смуглом узком лице едва пробиваются усы. Скулы ровные, чётко очерченные, губы девичьи, запястья тонкие. Вчерашний школяр из впечатлительных. Старается блюсти субординацию, а сам надвинул на лоб каску. Прячет глаза, не желая демонстрировать союзникам иронию. Конечно! Колбасники считают мадьяр свинопасами, никудышными воинами. Ничего! Сейчас он покажет этому ефрейторишке, какие воины мадьяры!

– Хорошо, что арка уцелела. Мы подвесим их там.

Дани указал наверх, где замерли в вечном трепетании украшенные кистями и звёздами стяги большевиков.

– Слишком высоко, – возразил Алмос. – Придется строить помост, а площадка обстреливается. Какой дурак приказал вырубить деревья?

– Герр капитан Якоб, – отозвался Йозеф Понн. – Я и вас знаю, хоть вы и не представились, герр лейтенант.

– О ком это он? – Алмос приподнял брови.

– О тебе, Алмос. Ты – герой. Ты – восходящая звезда Второй венгерской армии. Храбрец, красавец, весельчак!

– Я имел в виду лейтенанта Габели – убийцу русских и его слугу Гюнтера Шаймоши, – возразил ефрейтор. – Ранним утром из штаба приходил вестовой. Он и рассказал о ночном расстреле в тюрьме. Это были вы? Выходит, не всех расстреляли?

– Имя моего ординарца – Гюла. А вы, ефрейтор вместе с вашими подчинёнными сейчас будете строить эшафот.

– Мы солдаты, а не палачи, – насупился ефрейтор.

– Сейчас речь не о казни, а о проведении акции устрашения засевшего в больнице большевистского отребья. Я не обязан отвечать на ваши вопросы, но тем не менее… Сегодняшней ночью наш отряд понёс значительные потери. У нас не осталось ресурсов для конвоирования такого количества пленных.

– Строить помост под огнём из больницы… – перебил его Алмос. – С другой стороны, без помоста не обойтись. Арка слишком высока.

– В моём «хорьхе» есть длинная верёвка. Хватит на троих. Капрал Шаймоши!

Ординарец возник незамедлительно. Пленного мальчишку он прижимал к груди, как собственное горячо любимое дитя. Сколько времени они потратили на дорогу от тюрьмы до ворот больничного парка? Пожалуй, не более часа. По мирному времени – один короткий миг, но для войны один час человеческой жизни очень долгий срок, и всё это время пленник прожил в неплохих условиях на заднем сиденье его «хорьха», но всё же… Тонкое тело мальчишки казалось совсем тщедушным в огромных лапищах Шаймоши. А ведь именно он в течение нескольких часов водил по лабиринтам воронежских руин колонну военной техники и тридцать хорошо вооруженных, опытных мужчин, треть из которых вывел из строя…

– Впрочем, в этом случае он действовал явно не один, – проговорил Дани по-русски.

Дани смотрел на мальчика. Лицо спокойное, даже сонное немного. Парнишка, должно быть, уверен в том, что его освободят.

– Вовка придёт за мной, – внезапно и словно в полусне проговорил мальчик. – Он всех вас убьёт. Вас осталось всего двадцать!

Мальчик выпростал из крепких объятий Шаймоши тонкие ручонки и показал Дани растопыренные, чумазые мальцы.

Дани пересчитал уцелевшее воинство 2-й венгерской армии. Всего двадцать два человека, если считать его самого и Алмоса. Капрал Армаш ранен в ногу. Ранение лёгкое, но Армаш слишком бледен, его трясёт озноб, и, похоже, он не в силах самостоятельно выбраться из «фиата». И ещё Дани вдруг вспомнил, что сухой паёк давно подъеден и ни у кого из них со вчерашнего утра во рту не было и маковой росинки.

– Поторопимся. Шаймоши, передай пленника на попечение солдат. Мне нужна твоя верёвка. Видишь эти кольца на интрадосе? Надо продеть в них концы верёвки. Да-да! Верёвку придётся порезать на три части. Исполняй, Шаймоши!

* * *

– Обычно делают так. Приговорённых ставят на скамью, надевают на шею верёвку, затягивают петлю и… – Шаймоши дёрнул ногой, демонстрируя швабскому ефрейтору технику выбивания скамьи из-под ног приговорённых преступников.