Чардаш смерти

Шаймоши, ни слова не говоря, побежал к калитке.

Дани бродил вдоль изгороди, стараясь найти следы неизвестного проныры. Беспокойное чутьё ловца диверсантов заставляло его осматривать каждый куст. Милая фрау Мария! Свирепый Бог этой земли сохранил её подворье в первозданно-идеальном порядке. Кусты смородины, идеально выровненные грядки с овощами, жестяные бочки наполнены водой для полива, в сарае блеет и возится живность и ни одной минной воронки, и ни одного следа автоматной очереди на идеально оштукатуренной стене. Зады хозяйства содержались в таком же идеальном порядке, как и его лицевая сторона. На заднем дворе Дани обнаружил задумчивого Отто.

– Я не добежал до нужника, – сообщил ему товарищ.

– А я ищу…

– Кого или что?

– Не знаю. Но вряд ли это кот. Скорее всего, кто-то более крупный.

– По огороду бегает какой-то мальчишка. Может быть, это сын фрау?

– У Марии Фишер нет детей. Ни сыновей, ни дочек, – Гильдебрандт вышел из-за угла дома и присоединился к ним. – Я думаю, ложная тревога. Бомбардировщики пройдут стороной. Сегодня их цель не мы.

Дани нехотя последовал за товарищами к столу, где капитан Якоб и лейтенант Гаспар допивали остатки праздничного бренди.

– Я говорю, вокруг дома ошивается какой-то мальчишка, – повторил Отто.

– Кто о чём, а Козьма о партизанах! – засмеялся Гильдебрандт. – Наш Отто боится партизан. Партизаны ему видятся под каждым кустом!

– Действительно, Козьма! – капитан Якоб надул и без того толстые губы. – Люди нашего доблестного Гаспара систематически обшаривают руины. Буквально просевают щебень через пальцы. Все выходы из больничного парка блокированы. Так, Гаспар?

– То так! – кивнул Алмос.

– Какие там партизаны! – обиделся Отто. – Мальчишка заметно припадает на левую ногу.

– Сейчас весь мир не здоров, – вздохнул Дани. – Что поделать! Война! Выпьем же за то, чтобы наши раны, если уж их не избежать, были бы лёгкими!

– Какая там война! – вздохнул Отто. – Прозит!

Он шумно проглотил бренди и продолжил:

– Парень заметно припадает на левую ногу. Похоже, у него врождённый подвывих. Помнишь, Дани, как Гильдебрандт рассказывал нам про разведчика-партизана? Припомни! Тот, что выносил раненых с танкового поля. Да ты же и сам его видел!

– Тот, что срезал с дерева Серафиму и её сына, – тихо отозвался Дани. – Тот, что бросал бомбы и гранаты нам под колёса.

– Не факт! – насторожился Отто.

– Тот, что взорвал подполковника Кёнига, – Гильдебрандт внезапно перестал улыбаться. – Темные волосы, синие глаза, правая нога заметно длиннее левой. Так?

– Да, – Отто зачем-то поднялся с места.

– Где ты видел его?

– На огороде, – Отто махнул рукой. – Он копался в грядках госпожи Фишер. Я подумал, это батрак.

– У русских не бывает батраков, – Гильдебрандт внезапно тоже сделался чрезвычайно озабоченным.

* * *

Чувствительный Алмос, вдумчивый Отто и отважный весельчак Гильдебрандт – всех убило миной. Напыщенного капитана Якоба тоже жаль. Хороший был солдат. Шаймоши, разумеется, выжил. Русские в таких случаях говорят так: дай Бог долгие лета. Только строгий и самодостаточный их Бог даёт каждому, взывающему к нему по собственному разумению, мало считаясь с содержанием молитв.

* * *

«У русских не бывает батраков» – это последнее, что я помню из нашей застольной беседы. Милостью всевышнего, я был освобождён от воспоминаний самого момента диверсии.