Чардаш смерти

Сбежав от расстрельной команды – что само по себе событие неординарное – Матвей Подлесных пропал на много лет. Общая занятость социалистическим строительством не позволила нам распыляться на ловлю «блох». Сначала надо было накормить всех голодных и окончательно уничтожить гидру белогвардейского мятежа. А потом наш народ активно занялся социалистическим строительством. Но тайный враг не дремал. Он сконцентрировался вокруг носителей враждебной народу буржуазной идеологии. Носителей тайных, но свирепых и непримиримых. Да, отдельные очаги чуждого учения ещё тлели в местах глухих и отдалённых, каких ещё немало в Тамбовской и Воронежской губерниях. Враги читали проповеди. Под видом любви к так называемому Спасителю, дурманили головы малограмотных людей, склоняя их к индивидуальному стяжательству, вплоть до нового бунта.

Разумеется, Матвей Подлесных пристроился там. А обнаружили его случайно и опять при моём непосредственном участии. Была в Борисоглебском уезде на лесистом берегу Хопра деревня. Медвежий угол – кажется, она так и называлась. Дороги туда плохие. По осенне-весенней распутице и вовсе не доедешь. Да и ехать особенно незачем было, пока один наш уездный деятель, из нестойких к вражеской пропаганде, крепко не захворал. Революционная работа без сна и отдыха, запущенный туберкулёз. Врачи от него отказались. Дали сроку совсем мало – считанные недели. Стал наш товарищ, как говорится, Богу душу отдавать… Ну да ладно!

Жена его, женщина простая, но преданная делу революции, проявила слабину – стала водить к нему знахарей. Ни один не помог. Она уже поддалась отчаянию, когда один наш проверенный в революционной работе товарищ – бывший земский деятель, но надёжный, – рассказал ей о человеке, живущем в том самом Медвежьем углу. Взяла баба телегу – транспорт ей, как жене заслуженного товарища, выделил уездный комитет – и отправилась в Медвежий угол. Неделю её не видели.

Через неделю наш товарищ вернулся в Борисоглебск с улучшенным здоровьем. Потом пошел на поправку и прожил вполне здоровым до тысяча девятьсот тридцать восьмого года, когда… Ну да ладно!