Чардаш смерти

– Кричите, господин лейтенант! – Шаймоши, роняя на пол кухонную утварь, лез из-за печи. – Вы же знаете, что я по-русски только брань понимаю! Остальных нет. Я тут один.

Шаймоши был уже вполне одет и вооружен. Лязгая затвором винтовки, он бежал к дверям в сени. Девка метнулась из-под его ног в сторону. Откуда она взялась? Когда вошла? Дани не слышал, как стукнула дверь.

– Сто-о-ой! – взревел дед Матюха.

Отстранив Дани, он затыкал зияющий оконный проём подушкой. Шаймоши уже подбегал к двери, когда в неё, выбивая крупную щепу, ударили пули.

– Аа-а-а! – завопил Шаймоши. – Gerillák![11]

* * *

Чумазая девчонка, безусловно, знала обо всём. Она вытолкала плешивого на улицу взашей, не позволив ему даже толком повязать шарф. Шапка так же неловко сидела на его башке, как прочее обмундирование. Кем он был в мирное время? Эх, они даже не успели толком поговорить! Партизаны. Одно лишь звучание этого слова вселяло в Чатхо ужас. Партизаны страшнее Эрдёга[12]. Явление партизан приносит внезапную, иногда мучительную смерть. И вот он видит их. Суровые лица, пожалуй, слишком юные для того, чтобы быть ужасными. Ужасна их решимость на убийство. Участь Чатхо решена. Помилование невозможно. Чатхо едва не оглох от стука собственных зубов. Нет! Это не его зубы стучат. Это заработал двигатель автомобиля.

Один из русских, командир, умел ловко обращаться с техникой. Он поцокивая языком ходил вокруг «хорьха». Он отчаянно крутил стартер полуторки, когда та не хотела заводиться. В его руках всё горело, и плешивый уроженец Печа сгорел в его руках в один короткий миг. Русский насадил его на длинный, зазубренный штык. Чатхо и не видывал таких. Кажется, такие штыки использовались в австро-венгерской армии в ту, Первую мировую кампанию. Откуда же его взял русский? Неужели трофей? Пожалуй, он слишком молодой и не мог воевать в ту, Первую мировую войну. Кровь хлестала из плешивого, как из молодого борова, но он даже не пикнул. Пурга быстро замела следы.

– Этот ещё жив, – сказал второй русский.

Этот был ещё моложе первого. Совсем мальчишка. Но молодость у русских не помеха свирепости. В их именах слишком много чужих, рычащих звуков. Их язык очень выразителен. Особенно брань. Старший из двоих, тот, что ранил Чатхо и заколол уроженца Печа, часто и витиевато бранится.

Они пристроили Чатхо под задний бампер полуторки. Первое время он боялся замёрзнуть до смерти, ждал наступления сонливости – предвестника близкой смерти от переохлаждения. Но спать не хотелось, руки и ноги не мёрзли. Беспокоили раны, но игривая позёмка бросалась в него горстями снега, и это приносило облегчение. Что если закричать? Может быть, тогда ему на выручку придут Ярый Мадьяр и тот русский старик, похожий на Микулаша, вешатель? Чатхо беззвучно открывал и закрывал рот. Порой ему казалось, что он кричит. Но вьюга была голосистей его. Несколько раз он пытался выбраться из-под полуторки, но тело не слушалось – он сделался слабым, как грудной младенец.

Вот его убийцы заглушили двигатель полуторки и завели «хорьх». Затем они, оставив автомобиль, подхватили тело уроженца Печа и куда-то его унесли. Некоторое время Чатхо не слышал ничего, кроме воя вьюги и монотонного тарахтения двигателя. Звуки то появлялись, то исчезали. Вместе со звуками пропадали и колкие кристаллики льда, именуемые снежинками. Они переставали язвить обнажённые щеки. В минуты прояснения сознания Чатхо молился о том, чтобы из дома наконец появился хотя бы Шаймоши. Уж этот бы справился с обоими русскими или нашёл какой-то другой выход. Шаймоши мог бы стасти Чатхо.

Ближе к рассвету его мучения умножил ослепительный блеск снегов. Если Чатхо зажмуривал глаза, то потом размыкать веки было непросто. Снег, налипший на ресницы препятствовал этому, и Чатхо старался почаще моргать. Русский снег! Как же мучителен его блеск. Вьюга всё ещё стенала, но теперь где-то в отдалении. Чатхо мог видеть кусочек ясного, усыпанного звёздами неба. Звезды на небе, звезды на снегу. Ах, он никогда не думал, что их блеск может причинять такие муки умирающему человеку. Умирающему? О нет! Чатхо не умрёт. Не сейчас.