Чардаш смерти

Относительно газеты я, конечно, сделал сигнал в Губчека. А относительно самого Подлесных слышал впоследствии только байки. Разные байки, глупые и вплоть до контрреволюционных. Одна из них особенно запомнилась мне. Страшную сказку о сотруднике Губчека Федоре Промыслове пересказывали друг другу старухи по деревням. Федька был одним из «усмирителей». Сам не местный, в двадцатом-двадцать первом годах служил в полку Переведенцева, а потом пустил корни в Воронежской губернии. Служил хорошо, но после схваток с контрреволюцией страдал здоровьем. Мучился язвой желудка. Не знаю, какое затмение на него нашло, но отправился он на лечение к знахарю, на одну из отдалённых пасек. Ему будто бы наш общий товарищ рекомендовал. Через две недели жена Фёдора хватилась. Организовали поиск. Разумеется, наши чекисты – ребята хваткие и целей своих достигать умеют. Промыслова нашли в глухомани, на берегу всё того же Хопра. Лодку, в которой он лежал, прибило к берегу у деревни Калиново. О Калиновском убийце тогда в газетах писали. В нескольких заметках весь ход расследования был подробно отражён без одной подробности. Подробность эту мне под большим секретом рассказали сослуживцы Фёдора. Выходило, что труп в лодке был вполне человеческий, не считая рук и ног. Конечности у трупа были покрыты шерстью и очень походили на волчьи лапы. Убит Фёдор был пулей, попавшей ему непосредственно в правый глаз. Тут-то я снова вспомнил о Матвее Подлесных. Стал наводить справки и обнаружил его в соседней, Курской губернии, далеко от правого берега Дона и от места совершения жуткого преступления.

После того случая слухи по губернии бродили долго, а пресекли их нашими обычными, радикальными методами. Но не всем обывателям сразу удалось окоротить языки. Воспитательная работа проводилась долгие годы, и к тридцать седьмому слухи о хоперском Колдуне окончательно утихли. Не скрою, я и сам интересовался им: где живёт, чем занимается. Годы тяжёлой борьбы с контрреволюцией научили меня бдительности и осторожности. Нет! Я не выпускал Матвея Подлесных из вида! Мы строили коммунизм, а он вёл существование дикаря из доклассового общества. Как-то раз к нам на факультет прибыл родич одного из моих студентов – дремучий мужик, житель одного из отдалённых сёл Курской губернии. Зипун до пят, заячья шапка, перепоясан пеньковой верёвкой, вонь от сапог слезу из глаз вышибает. Да, в сороковом году наши деревенские мужики ещё мазали сапоги дёгтем. А теперь ни сапог, ни мужиков… Ну да ладно!