Одного.
У штригоя же два сердца, это каждому охотнику известно. Второе тоже бьется, просто чуть медленнее. Да и укусы он видел собственными глазами, сначала на голове и шее дочери короля Феофана, затем – на молодом Лешеке. Это был самец, Богумил бы руку поставил об заклад. И вчера на него напала именно мужская особь. Да, можно заворожить человека, как тварь и сделала с панычем, но охотники за чудищами не подвержены подобным чарам, по этому принципу их и отбирают в ученики наставники Серого замка.
Что же произошло на самом деле?
Девка тем временем придвинулась к сидящему на постели колдуну вплотную и погладила его пальцами по плечу.
– Понимаю ваши чаяния, милсдарь, – вздохнула она сочувственно. – Вы бы это, сходили на исповедь, облегчили тяжесть греха на душе. Ксендз Густав вас утешит, нужные слова скажет.
– Моим грехам никакая исповедь не поможет, ибо пьяница я, распутник, транжира и убийца чудовищ, – отшутился Богумил. – Но за совет спасибо. Пойду и впрямь к нему, может, что дельное подскажет.
– Сходите, сходите! – закивала девка. – Он святой человек, обязательно вам поможет! Молится день и ночь за грехи наши тяжкие, столько людей к свету вывел, они на небеса вознеслись прямо с земли нашей грешной, сама лично видела!
– Чего видела? – не понял Богумил. – Как люди на небеса возносятся? Невозможно это, ибо не дано живым души умерших видеть. Разве что некромантам, но чернокнижие строго запрещено.
– Страсти какие вы сказываете! – поежилась девица. – Нет, они прямо в костеле его к небесам улетают. Вы бы видели, как это красиво и благостно, аж реветь от счастия хочется! Жаль только, взрослые редко возносятся, грехи тяжкие их к земле придавливают сильно. Дети – почитай, каждую неделю, школяры – тоже. Сироты чаще всего, но это и понятно, они уже настрадались за жизнь, как мало кто страдал, все грехи возможные заранее искупили.
Богумил попытался вдохнуть и закашлялся. Ужас, леденящий и острый, как бритва, пополз из желудка вверх, царапая изнутри горло. Колдун невольно сжал руки у груди. Ладони мигом затряслись, как после хорошей попойки.
– Да вы сами сходите, посмотрите! – добавила девка. – Вечером сегодня ксендз Густав кровососке проклятой будет грехи отпускать и на тот свет ее сопровождать. Это обидно, конечно, что упыриху не на костре палачи сожгут, а менталисты из судейства серебряным кинжалом заколют, но ксендз говорит, что не нашего это ума дело, перед Господом все равны, и каждый должен иметь право грехи свои искупить и на небеса попасть…
Сердце билось в груди так, что казалось, вот-вот выскочит наружу. Богумил медленно дышал, стараясь унять дрожащие руки.
– Схожу, – кивнул он, наконец. – Может, и впрямь наступило время исповедаться. Помоги мне только встать.
Конечно, все имеющиеся эликсиры и оружие колдун с собой в сумке не носил, оставил часть запаса в комнате, в небольшом сундучке под кроватью. Это его и спасло. На месте были кинжалы, парочка колец – накопителей энергии, а еще эликсиры, врачующие раны, притупляющие боль и увеличивающие скорость. Богумил залпом осушил один за другим три пузырька с мерзкими на вкус жидкостями, затем сплюнул за окно горькой слюной и поморщился.
Голова болеть перестала почти сразу. А вот раны на груди еще чесались, покрываясь лечебной коркой, пока колдун шел с постоялого двора к центральной площади, где располагалась ярмарка. Рядом вкруговую стояли дом бургомистра, библиотека, костел святого Анхеля, магистрат со зданиями суда и городским советом. Мысли бегали, как крысы на чердаке, спугнутые хозяйским котом.
Штригоя сначала искали в лесах и горах, на города переключились в последнюю очередь. Как только сигнал поискового магического маячка показал, что тварь в Чаросвете, Богумил выдвинулся из Серого замка на задание. Ехал с легким сердцем, полным радостного предвкушения – убитая тварь повысит плату за его услуги вдвое. Победит кровососа – и начнет работать только на богатых панов, да вельмож, да на самого короля, не занимаясь мелочью типа кикимор, мавок, лесных и болотных тварей. Не будет проводить дни и ночи на трактах, ночевать в селянских развалюхах, где козлята зимой живут и гадят в одной комнате с людьми. Станет селиться исключительно на верхних этажах хороших постоялых дворов, где есть балконы, увитые хмелем, как в замках богатеев. А девицы пригожие сами начнут драться за его благосклонность, готовые на все за колдовской ласковый взгляд, да за золотую монету.
Глупые мечты наивного дурака, незаконного сына, всю детскую жизнь голодавшего и видевшего только пьянство и побои. Мальчишки, злого на матушку, что не могла его защитить от произвола отчима, и на родного отца – что мог бы защитить, но не захотел. На кой ему ублюдок от селянки, пусть даже хорошенькой и юной?