Чародей из Серого замка

Штригой внезапно вырос перед ним, как куст чертополоха из страшной сказки, заревел, мотая уродливой башкой. Колдун кинулся к краю площади, где у здания библиотеки рос огромный раскидистый дуб. Только бы действие зелий не кончилось в самый неподходящий момент!

Но провидение было на его стороне – он успел не только добежать до дерева, но и рухнуть перед ним на колени, щедро окропляя корни своей кровью. Она лилась все сильнее и сильнее, и через минуту у Богумила закружилась голова. Но он запретил себе думать о происходящем, и лишь шептал потихоньку нужное заклинание.

Упырь, прыгая из тени в тень, чтобы не попасть под закатные солнечные лучи, добрался до дерева и злорадно оскалился.

– Молишься, колдун? Правильно делаешь, только тебе это не поможет, на небеса подобных говнюков все равно не берут…

И замолк от неожиданности, а потом взвыл. Крохотные желуди, в изобилии валявшиеся в траве, крепко держали его проклюнувшимися корешками-нитями, совсем тоненькими, но удивительно гибкими. Живое всегда сильнее неживого. Вопрос только во времени.

И в цене.

Богумил продолжал шептать. Сердце судорожно трепыхалось в груди, пытаясь перекачивать оставшуюся в теле живительную жидкость. Колдун скользил ладонями по мокрым от крови корням, но не останавливал ритуал. Все получится, он чувствовал. Все правильно, так нужно. Живое отринет неживое, мать погибшей девочки однажды зачнет и родит новое дитя, а над могилою ее дочери прорастут священные травы, способные исцелять любую женскую хворь.

Круг замкнулся. Упырь поднялся высоко в небо на переплетенных стволах новорожденных дубков, и лишь хрипел, пытаясь выскочить из смертельной ловушки. Закатное солнце щедро одарило его своим светом и теплом, прежде чем окончательно уйти за горизонт. За секунду до того, как последний луч вспыхнул и погас, штригой, погубивший сорок девять невинных душ, осыпался на землю кучей гниющей плоти.

Богумил знал, что умрет не своей смертью, охотники за нежитью редко доживали до теплых постелей в окружении плачущих внуков и правнуков. Но не думал, что перед кончиной может быть так страшно. Леденящий душу холод – это последнее, что он почувствовал, прежде чем провалиться во тьму.

*

Путь за кромку жизни и смерти зачастую короток, один удар кинжалом в сердце. Зачастую длинен и тяжек, словно мучительные роды. А бывает, что валишься за грань быстро, истекая кровью, но сознание твое еще мечется в грешной земной юдоли, где главенствуют скорбь и отчаяние. И держит тебя лишь ярость, лишь желание вычистить из мира, где ты родился и жил, хоть малую толику зла.

Уходил колдун с легким сердцем, ибо явственно видел, что не осталось от штригоя ничего, кроме гнилого мяса. Душа кровососа провалилась в геенну огненную, как только ступила за грань.

Богумил выдохнул в последний раз – и взмыл наверх, к яркому свету. Сияющий поток разом смыл все напускное и надуманное, явил скрытое, показал все его чаяния и мечты, все пороки и гнусности. И сердитый старик у Небесных врат, с ключами и огромной книгой в руках, хмурил брови, глядя на трепещущую перед ним душу.

– Пьянствовал беспробудно, святым ликам до земли не кланялся, жаден был до серебра и злата, стяжал, а потом транжирил, распутствовал… – занудно перечислял старик его прегрешения. Затем поднял глаза от книги и с особым возмущением добавил. – Девок в постельных утехах ублажал противоестественными способами, не ведущими к рождению дитя, безо всякого стыда и совести!

Нет бы рухнуть на колени, просить слезно и умолять, чтобы хоть на краешке святой земли разместиться дозволили. Нет бы вспомнить и перечислить все добрые деяния, что совершил за жизнь. Были ведь они. Были!

– А тебе никак завидно, пеньку замшелому? – зло ощерился в ответ Богумил.

– И даже у Небесных врат богохульствуешь, да поносные речи произносишь! – рявкнул старик, словно гром грянул в ушах. – Грешен, сталбыть, без меры, и каяться не желаешь. Катись в преисподнюю!

И разверзлась земля, и вспыхнул огонь, и взвыли страшные голоса, от которых похолодело внутри. Богумил закричал, тщетно пытаясь вырваться из когтистых лап, но у него больше не осталось ни крепкого тела, которое умело драться и бегать, ни оружия, что могло убивать чудовищ. Лишь душа – обнаженная, открытая, беззащитная.

Муки адовы – вот что его ждало в награду за избавление целого города от поганого кровососа. Нет нигде покоя и справедливости, ни в том мире, ни в этом. Богумил захлебнулся криком, когда огромный волосатый черт занес над ним острый трезубец, как вдруг нечистые снова взвыли и бросились врассыпную.

А затем с неба рухнула девка на огромном коне с огненными крыльями. Красивая – глазам глядеть больно. Шелом на ней был серебряный, как у русичей, с маковкой острой, волосы золотые из-под него толстыми косами падали. Глазища синие, сияющие, и смотреть в них страшно, и не смотреть – невозможно. Кольчуга из чистого серебра ладно сидела на высокой груди, широкий пояс с ножнами обхватывал точеную талию.