Чаролом

Через четверть часа прибыли в лечебницу. Павильон был переполнен пострадавшими во время атаки. Никодимуса уже поджидали трое стражников и пожилой целитель – магистр Саруна, декан лечебницы.

– Простите, милорд хранитель, что встречаю вас в одиночестве. Все лекари заняты.

– Разумеется, магистр, – ответил Никодимус. – Как там наш пациент?

– Ему лучше. Мы держим его связанным и под цензурой, как приказала ваша супруга. Никто к нему не прикасался. Несколько часов назад он очнулся, но, по-моему, хм-м, повредился в уме.

– Что значит повредился в уме?

– Несёт какую-то тарабарщину.

– Рифмованную и бесконечно повторяя одни и те же слова? – Никодимус поморщился.

– Именно так.

– В таком случае, его разум вовсе не повредился. Он всего лишь вернулся к своему изначальному состоянию. Отведите нас в его палату.

Декан поклонился. Миновав лабиринт коридоров, они вошли в небольшую комнатку, освещённую голубым текстуальным светом двух гидромантских фиалов. Посредине стояла единственная койка, на которой лежал смертельно бледный Саванный Скиталец. Его тонкие конечности были прикручены к раме текстуальными путами, а для надёжности ещё и цепями.

Казалось, дракон спал, но когда Никодимус и Леандра остановились в изножье койки, он разразился каркающим смехом:

– Нико-никоко, отупение в конце творения… Никоко…

Он снова засмеялся.

– Благодарю вас, магистр. А теперь оставьте нас с ним наедине. Тебя это тоже касается, Дория. Подожди в коридоре, нам может понадобиться твоя помощь.

Декан и Дория вышли. Саванный Скиталец продолжал хихикать и кудахтать своё «никоко».

– Раньше он был другим, – прошептала Леандра. – Куда более… грозным.

– Ибо нет больше алмаза разума, – простонал дракон. – Нет больше, нет разумного и алмазного. Вернулся мой плодовитый, грязный ум, вернулся ни с чем, – он широко распахнул ярко-зелёные глаза и уставился на Никодимуса. – А, сродничек-хороводничек, вот мы и встретились. Оба мы – отупение в конце творения.

На лице Никодимуса не дрогнул ни один мускул, в уголках рта Леандры залегли складки.

– О, Никоко, знаю, знаю, зачем ты пришёл. Ведь меня больше нет. Свободный и грязный мой разум снова со мной, но кроме него – нет никого, нет ничего. Череда навсегда, и голод, да… А его больше нет, он ушёл в никуда, и осталось лишь отупение в конце творения.

– Джеймс Берр, – медленно проговорил Никодимус.

Старик съёжился и резко отвернулся.

– Нет, нет, Никоко! Нет-нет-нет… – Слова захлебнулись в хриплом кашле, каждый вздох сопровождался конвульсиями, пока, наконец, голова Скитальца бессильно не упала на подушку.

– Джеймс, что произошло в гавани? – спросил Никодимус.

Древнее чудовище не шевелилось. Никодимус повторил вопрос, и дракон оскалил жёлтые зубы.

– Это всё наша сродница! Её рук дело! Её железного разума! – выкрикнул он и обмяк.

– О ком ты? О нашей родственнице, да? О Вивиан?

– Да-да-да! Она сделала это со мной и со всеми вами.

– Что сделала?

– Познала алмазный строй моего разума и наваждения, что я ткал. Дым и пустоту, в которых каждый свой кошмар искал. Увидев, как я меняю умы других, калёным железом слов выжгла дракона из мыслей моих. Убила во мне дракона моего, освободив тем самым меня самого.

– То есть ты больше не сможешь стать чёрным драконом? – уточнила Леандра.

Старик замолчал и медленно перевёл взгляд на неё. Потом сразу завыл и захохотал, в его хохоте веселье перемежалось с ужасом.

– А, это ты, – сказал он Леандре, – душная мешанина душ, закрутившая нас вокруг себя. Закрутила меня, отца своего, свою тётку. Жизнь тебя кружит, душа наши души, но я больше не раб, не раб тебе.

Никодимус с удовольствием отметил, что Леандра никак не отреагировала на ахинею Саванного Скитальца.

– Так ты сможешь вновь стать чёрным драконом? – переспросила она, не сводя глаз со старика.

Какое-то время тот молчал, потом зловеще ухмыльнулся.

– О, нееет! Нет-нет-нет, великая душа, великий Лос, диамантовый демон, я не могу. Я больше не чарослов, не чародей. Она выжгла из меня всю магию, – и он вновь зашёлся воющим хохотом.

– Вивиан наложила на него вечную цензуру? – Леандра посмотрела на отца.

– Да, да! – завопил Саванный Скиталец, прежде чем Никодимус успел открыть рот. – Она раскинула свои заклинания-прятки, которые делают её флот невидимым. Раскинула – и повернула мои наваждения против меня самого. И я заглянул в собственный дым. Как я сам подчинял другие умы, так и мой ум был подчинён. Она выкинула противудраконье коленце, забрала мою драконность…

– Вивиан способна уничтожить дракона?

– Да-да-да, великая душа-трясина. С помощью изумруда, вот как она это делает. Догадываешься, кто будет следующим? – старик хитро посмотрел на Леандру. – Кто, кто будет следующим? Мать с алмазным умом. В иных случаях – просто мать. На неё тоже найдётся противудраконья управа.

– Что?! – в голосе Леандры прозвучала редкая нотка искреннего изумления. – Франческа?

– От неё не оставят ничего, – пролаял Саванный Скиталец. – Как не оставили ничего от меня. Без слов я зачахну.

Увидев замешательство в глазах дочери, Никодимус пояснил:

– Он больше не чарослов и скоро умрёт.