Чаролом

– Да-да, Никоко, – просипел Саванный Скиталец. – Я видел тебя во сне. В долгом, долгом сне… Мы оба увязли в гнили, увязли в гнили и гнили. Ходим по кругу этой жизни, последняя она или будет ещё? Ходим, ходим вокруг неё, – он ткнул пальцем в Леандру.

Та разглядывала потолок с таким видом, словно её мысли были далеко отсюда.

– Джеймс Берр, – сказал Никодимус и стал ждать, когда чудовище изволит обратить на него внимание. – Мне нужны ясные и чёткие ответы. Способен ты опять превратиться в чёрного дракона? Способен нас защитить?

– О, нет, старинушка Нико.

– Что ещё ты можешь сообщить нам о Лосе и Древнем континенте?

– Ни-че-го, Никоко, – Саванный Скиталец захихикал. – Тебе больше не надо решать никаких решений? И оставлять меня в живых, да? Прошлый раз ты упустил хороший шанс.

Никодимус постарался не выказать своё удивление тому, что Саванный Скиталец знает о цели их прихода. Если они с Леандрой посчитают, что он слишком опасен, то убьют его прежде, чем город утратит душу, воспользовавшись чудовищем для спасения жизни. Но сейчас… Он кивнул.

– Да, я ошибся, сохранив тебе жизнь той ночью в саванне.

– С-с-сделай это быс-с-стро, – прошипел Берр.

– Я… – начал, было, Никодимус, но понял, что его решимость ослабела.

– Что, больше не хочешь? – перебил его Саванный Скиталец. – Или не знаешь, как? Может, потому, что я сам этого захотел? Ты не хочешь подарить мне смерть потому, что я её хочу? – он разразился лающим смехом. – Ты бы убил мой разум, если бы я хотел жить и жрать. Но сейчас! Ха-ха! О, мы чумазые и немазанные, отупение в конце творения. Ты не убьёшь меня только потому, что я этого хочу. Отупение в конце творения, отуууупение…

– Сколько он может прожить под цензурой? – спросила Франческа.

Никодимус подумал.

– Трудно сказать. Может, день, может, год, а может – десятилетие.

– Есть ли способ понять, говорил он правду или лгал?

Никодимуса охватила ледяная уверенность. Был один способ. Он уже открыл рот, но ярко-зелёные глаза Саванного Скитальца встретились с его глазами. Мужчины молчали. Потом бывший дракон медленно кивнул, словно прочитав мысли Никодимуса. Может быть, действительно прочитал.

– Леа, вынеси отсюда гидромантские лампы, – попросил Никодимус. – Мы с ним должны остаться в темноте.

– Ты говоришь загадками.

– Если он в самом деле больше не чарослов, он утратил способность к праязыку. Следовательно, когда я его коснусь…

– Быстрая смерть, – плаксивым тоном проныл Саванный Скиталец. – Хочу быстрой смерти.

Повисло молчание. Через некоторое время Леандра спросила:

– Пап, ты уверен?

Никодимус глубоко вздохнул. Саванный Скиталец ни на миг не отпускал его взгляд.

– Да, дочка. Унеси лампы.

Леандра кивнула, взяла фиалы и вышла в коридор. Дверь стукнула, палата погрузилась во тьму.

Никодимус всё ещё видел праязык в теле Саванного Скитальца. И он знал, что тот продолжает смотреть ему в лицо. Измученный старик тихо произнёс:

– Быстрей, быстрей… Будь… милосердным.

Никодимус положил ладонь на плечо бывшего дракона. Праязык человека тут же исказился, подёрнувшись ошибками. Под пальцами Никодимуса вздулась опухоль.

Саванный Скиталец больше не мог писать на праязыке. Никодимус снял императивный параграф, вытатуированный на шее. Потом резким движением наложил заклинание на голову своего старого врага.

Глава 47

Пока они под звёздами возвращались в поместье, Леандра внимательно изучала отца. Дория и Дрюн чуть поотстали. Никодимус был молчалив, но это слово не отражало и половины эмоций, которые словно свет исходили от него. Это было особенное молчание.

Молчание молчанию рознь, думала Леандра, у каждого – всегда свои отличительные черты. К словам человека, его манере говорить мы быстро клеим ярлычки: остроумный, жестокий, застенчивый и так далее. Тогда как манера молчать характеризует скорее душу. Навскидку Леандра могла назвать задумчивое молчание, напряжённое молчание, а также неумолимое безмолвие смерти.

Приложив старания, она могла услышать молчание Таддеуса и Холокаи, услышать ту тишину, которую они оставили после себя. Наверное, их молчание будет сопровождать её всю оставшуюся жизнь смертной женщины. Быть может, Никодимус сейчас тоже вслушивается в молчание смерти Саванного Скитальца? Вероятно потому-то Леандра и была так зачарована отцом.

Она попыталась обратиться к пророческому богозаклинанию, но вариантов будущего оказалось столько, что сделать однозначный вывод было немыслимо.

– Папа! – тихонько позвала она, когда они вышли на проспект Утрана.

Никодимус, по-прежнему не издав ни звука, поднял голову, однако его созерцательное молчание сменилось внимательным.

– Пап, о чём ты сейчас думаешь?

– Сам не знаю. Честно.

– Наверное, о Саванном Скитальце?

– Пожалуй. И ещё о выборе, который мы делаем. Собственная какография приводила его в ярость. Я… – он отвернулся. – Ведь он мог стать кем угодно. Да и я тоже, почему нет? Может быть, между нами и не было особой разницы?

– А эти люди, которыми мог стать каждый из нас, но не сложилось… Как ты думаешь, что с ними случилось?