Час кроткой воды

«Ищи зарю в полдень» говорят о чем-то невозможном, несбыточном.

Вот так, Шан. А чего ты хотел? Нет, признайся – чего ты хотел с твоей-то рожей? Что найдется дурочка, которая на нее польстится? Не бывать тому. Ты и сам всегда это знал.

А сейчас Видящий подтвердил твое знание – и оно саднит, словно давний и вновь натруженный шрам.

Чистое Зеркало положил лист с двустишием на жаровню. Шан молча смотрел, как бумага постепенно занимается огнем, скручивается, рассыпается пеплом.

Написанные им слова сгорели. Сказанные гадателем – вступили в свои права.

Внезапно Чистое Зеркало чуть подался к нему.

– Я должен сказать вам кое-что еще, – примолвил он с улыбкой. – То дело, ради которого вы в действительности пришли ко мне, завершится благополучно.

Покидая квартал, занятый кланом гадателей, Шан вполне правдоподобно споткнулся сразу же за воротами. Разумеется, мнимый рассыльный был просто обязан по такому случаю разразиться цветистой тирадой, в которой поминалась бы мостовая, ее незадачливые предки и оголтелая жара, из-за которой приличный человек не разбирает, куда идет и что у него оказывается под ногами. Впрочем, ругань была хотя и красочной, но не злобной – как и подобает ошарашенному балбесу, которому на голову только что пролился дождь из грядущих денег, служебных наград, хорошеньких девиц и пирожков с абрикосами, и даже такая досадная штука, как ушибленное колено, не в силах испортить ему настроение.

Зато ругань была громкой. И действие свое возымела.

Не успела она отзвучать, как от дерева шагах в двадцати от ворот отлепилась фигура, облаченная в слегка поношенный ань в узкую серо-черно-синюю полоску, и двинулась вдоль по улице, не оглядываясь. Самое что ни на есть подходящее платье для обедневшего ли – когда денег нет уже настолько, что приходится выбирать, носить ему заплатанное старье из отцовских сундуков или же одеться в нечто дешевое, подобающее скорее простолюдину. Подобные ткани представляли собой отличный компромисс: пусть не шелк, но ведь и не ряднина! И Вьюн в этом наряде – ну просто точь-в-точь сынок промотавшегося родителя. А всего-то и надо было, что вывернуть наизнанку двустороннюю форму. Ни одна живая душа не опознает в этом праздношатающемся мелком аристократике одного из трех рассыльных, побывавших у главы клана. Да что там, Шан и сам едва узнал Ная – настолько иной стала его походка и манера держаться.

Храмовая Собака следовал за Наем, не вправе оглянуться. Он не мог проверить, что творится у него позади. Только надеяться.

Он шел сквозь густую слепящую предвечернюю жару, отсчитывая время по шагам. Шаг. Еще шаг. Мгновение. Еще мгновение.

Неужели они втроем все-таки ошиблись?

Неужели ничего не получится?

Шаг. И еще шаг…

И тут до Шана донеслась долгожданная задорная мелодия.

Где-то у него за спиной Тье высвистывал замысловатые фиоритуры, и заслышав их, Шан от облегчения едва не сбился с ноги.

Шелковый Пояс повелся!

И сейчас он следует за Шаном – а Тье идет за ним.

С этого момента Шану больше не было нужды усиливаться, чтобы изобразить на лице выражение довольства. Бесшабашное счастье читалось в каждой его черте. Все его тело было исполнено тем особым состоянием, которое люди ученые мудрено именуют вдохновением, а мастеровые и крестьяне – попросту радостью. Без нее невозможно ни одно мастерство на свете: вроде и на совесть сработана вещь, а поглядеть все равно не на что. Даже вопленица не пойдет причитать на похоронах без радости – чужие выйдут речи и слезы, заемные, фальшивые. А сыщик без радости – кандидат на служебное взыскание, а то и в покойники.

Это она помогает разглядеть незримое для глаз и услышать слова, которым еще лишь предстоит прозвучать. Это она помогает предвидеть и упреждать, зная без тени сомнений, чего хочет преступник сейчас – и что взбредет ему в голову потом. Это она движет помыслы сыщика в единственно верную сторону.

И это она сплела Ная, Шана и Тье из трех отдельных сущностей в цельную нить, на которой где-то болтался гадальщик Кин, нанизанный на нее, словно бусина. Связать концы нити вместе – и куда с нее бусина денется?

Лишь бы только не порвать эту нить неосторожным движением…

Именно Шану следовало быть наиболее осторожным. Ведь именно он был основой нити. Тье был узелком, не дающим бусине соскочить, а Най – иглой, ведущей нить за собой сквозь ткань города. Он и вел – туда, где они втроем заранее наметили сцену для задуманного ими действа.

Надо ведь дать преступнику возможность в приятной обстановке приглядеться к намеченной жертве получше. Вот пусть и приглядывается. Пусть уверится крепко, что болван рассыльный ничего не подозревает, и его можно взять тепленьким. Пусть уяснит, что перед ним легкая добыча.

Путь сыщиков лежал в трактир.