Час пони

Она пытается метнуться вправо, влево и каждый раз ей кто-то преграждает дорогу, раскидывая руки. Наверняка ещё и хохоча при этом. Толпе тех, у кого ничего не было, выпал случай позабавится, над тем, у кого было чуть больше. Толпе хочется поиграть. Очень знакомо, сталкивался. С печальным исходом для игроков. Но она — это не я, и потому я уже знаю финал этой сцены.

Толпа смыкается всё теснее, в них летят какие-то невнятные предметы, и наконец женщина кричит на поньку, швыряет её в воздух, и та удирает со всех сил своих маленьких крыльев, ей кидают что-то вслед, и даже попадают, но она всё же уносится прочь.

Толпа обижена — одна из игрушек посмела сбежать — и кольцо резко сжимается. В последний момент в кадре что-то вспыхивает, кто-то катится по бетону — похоже, у дамы было с собой что-то вроде полицейского шокера, но толпе всё равно, она сметает одинокую фигурку, и вскоре рассыпается, оставив на бетоне неподвижное тело. Нехорошо так неподвижное, живые так не лежат, уж я-то знаю. Время в углу картинки прокручивается в ускоренном режиме, через несколько часов мелькает полицейская флайка и тело исчезает. Расследовать, надо полагать, будут так же, как и спешили... Впрочем, это уже не имеет значения.

Пегасёнка тем временем уже умолкла, и смотрит мне в лицо широко распахнутыми глазами. Губы подрагивают, и в её взгляде смесь понимания и нежелания поверить самой себе. Тоже признак не проходившего срыв синтета — выстроенная синт-программистами психика отлично воспринимает реальность, но старается её игнорировать, когда та не соответствует ожиданиям.

— Прости. Она погибла достойно, спасая тебя. Пусть её путь будет лёгок.

Крылья безвольно опускаются, пегаска, слепо глядя перед собой, сделала деревянный шаг, другой, третьего не получилось, она уткнулась в меня. Я чуть повернулся, притянул к себе беззвучно вздрагивающего жеребёнка, провёл рукой по гриве...

И гигантская мягкая лапа хлопнула меня по голове.

Судя по часам в визоре, времени прошло совсем немного. И даже без часов — когда окружающая реальность, наконец, с хрустом сложилась обратно, в салоне всё было по-прежнему. Я так же сидел на полу, пегасёнка всё так же вздрагивала у меня на руках, Вольга сидел в той же професионально-расслабленной позе прикрыв глаза. Вот стажёр — тот смотрел на меня с растущим беспокойством. Почуял что-то, молодец.

Окружающий мир скрипнул, сложился заново ещё раз, и я услышал голос Мары в наушнике.

— ...меня? Шад, повторяю, ты меня слышишь?

— Тихо. — я поморщился. В голове слегка гудело, и голос бил по ушам, а пульс неприятно отдавался где-то у горла. — Что случилось?

— Это тебя надо спросить. Телеметрия с твоей брони пошла... странная.

— Есть такая буква. — негромко согласился, я глядя на замершую пегасёнку, и переходя на русский. — Та-ак, радость моя, подготовь две капсулы. Одна для поньки, триста, лёгкая, вторая для меня. Обоим полный цикл диагностики, в особенности головы. Диагностику и телеметрию дома сольёшь адаптаторам, пусть думают.

— Что случилось? — деловито поинтересовалась Мара.

— Случилось то, что теперь знаем — эмпатам, вроде нас, не стоит хватать синтетов в процессе срыва. По мозгам бьёт как ломом. Грай, будь любезен — подержи ребёнка, мне чего-то не того.

Стажёр отстегнулся, присел рядом, копируя меня, потянулся к пегаске, потом, когда всхлипывающая понька приняла прикосновение, и вовсе подхватил мелкую на руки.

Я вытянул перед собой руки — пальцы, вроде бы, не дрожали, потом, стараясь не ворочать лишний раз головой, чтобы не расплескать колыхающийся в черепе тяжёлый ртутный ком, опёрся о кресло.

Остаток полёта я так и просидел на полу, глядя вполглаза на Грая, нянчившего мелкую пегаску. Получалось у него неплохо, та затихла и замерла у него на руках.

Вот что значит — правильный опыт у мужика. Даже эмпатии не надобится. Уважаю.

После того памятного выхода, Грай сотоварищи, как полагается, попал в цепкие лапы наших мозгоправов, а те списали всю группу вчистую. Ребята приняли полученный опыт слишком близко и лично, и на ту роль, к которой их собирались готовить, уже не годились совершенно. Их готовили с прицелом на резидентуру, а резидент — он должен быть спокойным и равнодушным. Они же после той прогулки Землю возненавидели. Холодно, рассудочно, трезво... и до глубины души. Совсем как мы, в давние времена. Это тоже неплохо, но резиденту подобное противопоказано. Впрочем чистые боевики нам тоже нужны. Как оказалось — даже куда больше, чем резиденты.

Но Граю на всё это уже было глубоко плевать. Обычный для подобных выходов юношеский роман резко перерос в нечто большее с появлением той фурьки. Не знаю подробностей, не расспрашивал, но троица ещё в Центре потребовала у Ника засвидетельствовать брак, после поставила перед фактом и успешно очаровала родню с обеих сторон и поселилась на Живе. А полгода назад Грай попросился обратно, и они перебрались к нам, на Тайгу. Все четверо — потому что дети растут и обзаводятся своими детьми.