Час ведьмы

Настало время ее последней речи. Она устала, замерзла и хотела есть; плохо чувствовала себя после того, как несколько дней провела в тюрьме. И Мэри боялась. Большинство мужчин на скамье не обратили внимания на слова повитухи и двух уважаемых священников. И тем не менее она не собирается признаваться в преступлении, которого не совершала. Да, возможно, Дьявол почти завербовал ее; Он почти заставил ее совершить убийство. Но в итоге она устояла. К тому же было очевидно, что магистраты не намерены проявлять благосклонность к такой своевольной женщине, как она.

Она вышла в центр зала и встала перед губернатором Эндикоттом.

— Сэр, я быстро подведу итоги, потому что знаю, как вы заняты, — начала она. Она заранее обсудила свои доводы с нотариусом и сейчас держала в руке листок бумаги со списком аргументов. Она видела, что ее руки дрожат. — Меня осматривала комиссия женщин, в числе которых была самая уважаемая в церкви повитуха, и на моем теле нет метки Дьявола. На нем нет никаких меток. И даже те женщины, которые с жаром обличали меня, не видели признаков одержимости. Никаких.

Позади себя она услышала, как кто-то сказал: «Точно, точно!», и ей стало немного легче оттого, что хотя бы один присутствующий в ратуше на ее стороне. Она продолжила:

— Преподобный Нортон хорошо отозвался о моей набожности. Преподобный Элиот рассказал вам о том, как я пыталась вернуть детей Хоуков в лоно нашего Господа и Спасителя. Я сидела в их холодном доме, читала отрывки из «Моей первой книги в Новой Англии» и рассказывала о самопожертвовании Джона Роджерса. Я показывала им «Молоко для младенцев». Здесь, в Бостоне, я ухаживала за больными, в том числе за братом Кэтрин Штильман, Уильямом.

Мои обвинители предположили, что я хотела убить своего мужа и жить дальше с Генри Симмонсом. Пожалуйста, вспомните показания Генри Симмонса во время рассмотрения моего прошения о разводе. Он сказал, что пытался поцеловать меня и я воспротивилась. Разве есть другие свидетельства того, будто я изменила мужу? Я их не слышала. Я ходила в гавань…

— Мэри, будучи там, вы спрашивали Валентайна Хилла, где найти его племянника, — напомнил Адамс, перебив ее.

— Да. Но, как Валентайн уже сказал вам, я пришла только затем, чтобы заверить Генри, что он прощен.

— Мне это кажется маловероятным, — возразил Адамс.

— Верьте во что хотите, — парировала Мэри, но после этих слов сделала паузу. Они с Халлом условились, что она должна будет отречься от Генри, тот и сам этого хотел. Он сообщил ей об этом через Бенджамина Халла, когда она сидела в тюрьме; Генри настаивал, чтобы Мэри ни под каким предлогом не признавалась в их связи, потому что в противном случае вероятность, что ее повесят, возрастет многократно. Она должна защитить себя, а он сможет позаботиться о себе, так он сказал Халлу. Но теперь, когда ей на ум пришло слово «отречься», она вспомнила 26-ю главу Евангелия от Матфея, 34-й стих: в нем Господь говорит Петру, что ученик отречется от Него. Мэри полагала, что сам Иисус всего лишь принимал тот факт, что человек слаб. Но со стороны апостола это было проявление трусости, что очевидно. Он должен был умереть за своего Бога. Мэри снова подумала о Джоне Роджерсе, его семье и страшном пламени. Генри Симмонс не бог, но он хороший человек.

Она глубоко вздохнула: она не умрет в трусости. Нет. Она не добавит ее к списку своих прегрешений. Они ее повесят, она выйдет к петле с чистой совестью.

— Вот вам правда, — продолжила Мэри, расправив плечи. — Хотя осенью я очень хотела получить развод и выйти замуж за Генри Симмонса — если бы он взял меня в жены, и я не буду настолько самонадеянной, чтобы утверждать, что он сделал бы это, — я никогда не заключала договор с Дьяволом. Никогда.

Зрителям потребовалось время, чтобы осознать, что она сказала: только что призналась в запретном желании. Но это время быстро минуло, и осуждение обрушилось на Мэри точно шторм; как мужчины, так и женщины назвали ее потаскухой и грешницей и кричали магистратам, чтобы те ее повесили. Приставу пришлось три раза ударить жезлом об пол, чтобы восстановить порядок. Только тогда Мэри продолжила:

— Я не знаю, почему все считают, что я вырезала метку на пороге. Думаю, это из-за того, что, по словам Кэтрин Штильман, она нашла в моем переднике монету и вилки.

— Зубья Дьявола, — поправил Адамс.

— Нет, вилки, — жестко возразила она. — И я не клала их туда. Точно так же, как осенью я не закапывала во дворе вилки и пестик.

— Свидетели утверждают обратное, Мэри, — заметил Уинслоу.

— Это была не я в обоих случаях. И хоть вы оставили без внимания мои предположения, факт остается неизменным: Кэтрин Штильман и Томас Дирфилд точно так же могут быть в ответе за преступления, в которых меня несправедливо обвиняют.

— Таким образом, вы намерены отягчить свой грех, безо всяких оснований обвиняя в колдовстве других? — спросил Адамс, презрительно качая головой.