Чаша Грааля. Софиология страдания

Эта последняя не абсолютна и не всемогуща, не обусловлена заданием в сотворённости или данности: свобода, хотя и во всей ограниченности и относительности своей, включена в самоё существо бытия, так же как включено в него и Божественное начало всякого индивидуального бытия. Тварная свобода не абсолютна не только в смысле отсутствия всемогущества, но и безошибочности, как в постановке целей, так и их исполнении. Она неизбежно проходит путём испытаний и искушений. Отсюда проистекает возможность падений и неизбежность ошибок. Путь человеческой свободы ещё осложняется, поскольку его прохождение совершается при участии сил духовных, в которых уже изначально осуществилась, т. е. онтологически до человека, возможность падения. Его последствия распространяются и на человеческий мир, который, будучи вовлечён в падение, становится уделом князя мира сего, подпадая его искусительному влиянию.

Таким образом, искушение и даже падение фактически оказывается ценою тварной свободы и в некотором смысле её синонимом. Смешение добра и зла оказывается её путём, оно есть как тварного бытия, хотя и не составляет его что. Однако такое смешение есть не окончательное и непреодолимое состояние, но лишь путь к преодолению свободы в её ограниченности и в ошибочности её путей. Последняя же цель пути есть освобождение от тварной свободы в таком её значении. Свобода от свободы не может означать её утраты свободными существами, что невозможно, ибо означало бы разрушение или снижение всего сотворённого бытия, напротив, это есть возвышение состояния сотворённого мира к полноте своего самообладания.

Однако такой образ тварной свободы именно и придаёт ей характер относительности, которою и отмечены все человеческие решения и деяния. Относительность есть вообще свойство всякого тварного бытия как определяемого началом тварной свободы и основанного на ней становления. Эти два начала, относительность и тварная свобода, между собою связанные, а в известном смысле даже тождественные, должны быть истолкованы софиологически, исходя из соотношения Божественной и тварной Софии, которым определяется тварное бытие.

Божественная София, предвечно сущая в Боге как Его самооткровение, есть Его откровение и в мире как энтелехическая основа мироздания, его имманентная целепричина, раскрывающаяся в его становлении чрез тварную свободу. Но этот образ раскрытия мировой софийности чрез тварную свободу предполагает в себе не только наличие несовершенства, от которого совершается восхождение к совершенству, как от неполноты к полноте, от задания к осуществлению, но оно совершается неизбежно и чрез противоборство положительных и отрицательных начал бытия, плюса и минуса, добра и зла.

Относительная свобода, искушённая своею мощию, может становиться не только добрым, но и злым гением человека, поскольку к тому же она становится одержимой вдохновениями, если не прямо сатанинскими, то человекобожескими. Отсутствие же безошибочности, присущее тварной свободе в её ограниченности, делает тварное творчество, хотя и софийное в своём основании, вечно колеблющимся, противоречивым, всегда ищущим, но не всегда находящим. Такова жизнь творческой софийности как становления.

Жизнь в её напряжённости есть высшее благо, так же как и творчество в своей софийной устремлённости. Можно в известном смысле сказать, что даже злая жизнь, в которой выражены начала греха, однако в известном соединении с силами положительного бытия, является выше и в последнем счёте со-фийнее пассивности, безжизненности, бездействия, а-софийности.

Бог создал человека возделывать и хранить рай, а не любоваться только на него в бездействии, и наделил человека творческой силой своего образа. Человеку вверен талант, который должен быть не зарыт в землю, но приумножен. Эта притча имеет софиологический смысл, в ней говорится о софийном сокровище жизненной силы, данной каждому человеку: живи и умножай свою жизненную энергию, даже безотносительно к тому, чем и как она умножается.

Разумеется, в других местах Слова Божия определяется то, чему должна быть посвящена эта энергия при умножении талантов, но в этой притче сказано только одно: не зарывай в землю тебе данного, как раб ленивый и лукавый. Талант, который дан человеку, не может быть понят как недвижно и неизменно лежащий клад, но как непрестанно изменяющиеся благодатные дары жизни, которые должны творчески восприниматься в человеческой активности.

Противоположение здесь делается между данностью и заданностью, пассивностью и творчеством, которое, таким образом, является единственным путём проявления софийности в мире. Но этот путь предполагает не только активно-творческое напряжение, но и борьбу, притом всякого рода, с силами духовными, противоборством человеческим, с собственной инертностью.