Часовая башня

— Какая ложь! — возмутился Яков Карлович. Теперь у него словно открывались глаза на происходящее. После удачного бегства в самом начале 18-го не успел сполна хлебнуть большевистской заразы. Удачно проскользнув на границе, свято верил, страна, благодаря Ульянову, отпустившая Финляндию с Богом, и после его смерти останется верна его начинаниям. Но, давно уже придя к власти, поначалу всем казавшийся его последователем Иосиф, на самом деле был всего лишь самым обычным диктатором.

— Надо бежать, — решительно заявила Елизавета Яковлевна.

— Русский народ ослаблен годами террора по отношению к нему со стороны его же правительства. А, что надо слабому человеку? — пристально посмотрел на Торбьорг Константиновну Фёдор Алексеевич. Не дождавшись ответа, продолжил:

— Правильно! Поверить в свою избранность. Только считая себя выше других станет увереннее в своей силе, которой, впрочем, нет, не было и не будет до тех пор, пока не начнёт интересоваться своей историей, а не верить в мессианство вместо того, чтоб перестать наконец раболепствовать и заискивать перед ничтожествами, захватившими власть.

— Достаточно посмотреть на советские лозунги, что вбивали великие цели в головы оставшихся после репрессий. Оказались всего лишь агрессорскими планами! — поддержал Яков Карлович.

— «…Это — злостная клевета… Мы стоим твердо за то, чтобы свои внутренние и внешние дела решал сам финляндский народ, как это он сам считает нужным» — по радио передавали речь Молотова, переведённую на финский. На неё никто не обращал внимания.

— Готовят народ к мобилизации. Уже разделили с Гитлером Польшу, по соглашению с президентами ввели войска в Эстонию, Латвию и Литву, — отметил Фёдор Алексеевич.

— Они добровольно разрешили на своих территориях построить военные базы.

— Яков Карлович, разве вы не видите, просто испугались своего наглого соседа.

— Неужели им мало тех крестьянских восстаний, голодомора и террора, что сотворили у себя в стране и, теперь хотят подарить и нам эту возможность, — заметила Торбьорг Константиновна.

— Эта глупость, повторяющаяся веками, неискоренима теперь уже в Русском народе. Начавшись с опричнины, пройдя через Петровское новаторство, крепостное право, а потом, как следствие всего этого — революцию, Русский народ не способен более воссоединиться. Да во времена княжеских распрей первых веков после крещения, не особо — то и держался вместе. Новгородская, Киевская, Псковская, Владимирская, и, наконец, Московская Русь — всё это разрозненные княжества, что удалось объединить под одной короной только Ивану IV, да и то в самом конце правления Рюриковичей. Как итог, смена династии. Возможно и называемые большевиками Романовы, таким же чудесным образом прекратили своё существование, после всех тех преобразований и реформ, никоим образом не повлиявших на улучшение жизни простого народа, привелших к обогащению правящей верхушки. За, что в итоге и расплатился Николай II, царь мученик. Возможно, будет в итоге причислен к лику святых, что никак не удавалось православной церкви сделать с Иваном IV.

— Ах, Фёдор Алексеевич, недаром ваше имя и отчество созвучны с братом Петра I. Возможно, именно поэтому вам и не удастся удивить мир чем-то новым, доселе неизвестным. Но, поверьте мне, прожившей свой век женщине; — всё повторяется не в зависимости от правящей династии. У кого власть, тот и вправе делать со страной что ему вздумается. Особенно, если та имеет такие необъятные земли, как наша многострадальная Россия. То ли дело Швеция, небольшая страна В ней, пусть и была, когда-то смена царствующей крови, на иноземную, но, прежде всего из-за самой её территории, это никоим образом не отобразилось на страну.

Нисколько не обиделся на тёщу, так, как давно знал, все её слабости. Ценил в ней организационный дар, устремлённость к достижению цели, что давно уже не наблюдал в себе самом. Смирившись с обстоятельствами, не искал возможности получить от жизни, что мог бы себе позволить, будь он на Родине. Здесь же ушёл сам в себя, иногда общаясь с Яковом Карловичем.

Дочь баловала его благодаря самостоятельности, не вовлекая в ненужные мелочи, училась выбранной ею профессии. Видел в ней черты своей бабушки, частично матери, свои же, слава Богу, не замечал. С детства особо не проявляя интереса к зарабатыванию хлеба насущного, не научился этому и в зрелости. Сейчас же, когда был в возрасте, особенно ничего и слушать не желал о том, чтоб взявшись за голову приняться за бурную деятельность. Да, и какую!? Большого имения, приносящего пользу, у него не было, преподавание не радовало его душу. Музыка? Вот то, чем бы, пожалуй, занялся. Но, имея под боком прекрасно музицирующую тёщу, не горел особым желанием соревноваться с ней, лишь изредка подыгрывая в две руки, или садясь за инструмент, когда та куда-либо уходила из дома. Много играл в усадьбе, летом, когда полностью принадлежал себе. Пытался сочинять.

Всё это позволяли спасённые, вовремя выведенные из России капиталы. Пусть и не большие, но достаточные для того, чтоб не быть обеспокоенным финансово.