Часовая башня

И сейчас, когда понимал; не за горами свадьба дочери, возможно даже радовался этому, надеясь на то, что окончательно поселится в Кякисальми, купив молодым квартиру в Хельсинки. Имел небольшой счёт в том же банке, что и Яков Карлович. Выслушав не перебивая тёщу, сменил тему.

— Пожалуй, не сегодня завтра эти нехристи перейдут границу.

— Но они же не смогут подойти к Выборгу за одну ночь, — больше утвердительно, чем задавая вопрос, сказала Торбьорг Константиновна.

— Безусловно. Предлагаю всем, сегодня устроить музыкальный вечер. Думаю, больше времени у нас на это уже не представится, — подошёл к баронессе, и, поклонившись, спросил:

— Позволите мне первым подойти к инструменту?

— Только, прошу вас, не надо ничего новомодного.

— Даже месье Стравинского?

— Ах бросьте. Прошу вас.

— Хорошо. Тогда Шостакович. Думаю, то, что подойдёт нам всем под настроение.

— Этот перебежчик.

— Из раннего.

— Вы неумолимы Фёдор Алексеевич.

Начал играть не озвучив названия. Знал; наведёт всех на приятные воспоминания.

Елизавета Яковлена вспоминала, Киев. Театр. Не знала хорошо Фёдора Алексеевича, но, старалась понять, узнать побольше. Казалось; есть в нём, что-то нужное ей для будущей семейной жизни. Никогда не задумывалась, что такое положение в обществе. То, что занимала её семья, а соответственно и она сама, устраивало. Была уверена; и выйдя замуж, останется на тех же позициях.

Возможно, это даже было главенствующим для неё при выборе супруга. Много ранее думала об этом. Но, никогда не понимала; время летит с такой скоростью, что вскоре настанет час, когда и ей придётся прощаться с безмятежной жизнью, присущей девице.

Видела себя всегда вольнее чем её ровесницы, что были отданы замуж и, получив свободу, как они думали, оказывались в заточении стен квартир, или усадеб, изредка показываясь на людях.

Давали «Жизнь за царя». Красочная постановка, не менее яркой исторической оперы. В фойе театра играл оркестр. Вальс номер два. Почему же он, так запомнился ей? Нет, не понимала, да и могла ли понять тогда его скрытый смысл, что теперь, спустя столько лет, стал так отчётливо ясен ей. Прощание с Россией. Нет, не эмиграция, а ощущение ухода тех времён, что тогда являлись действительностью, не оставляя и намёка, что вскоре останутся в прошлом, забудутся всеми. И, только один этот вальс станет связующей двух миров, отображением одного в другом, отсылом в ушедшее, и в то же время грусти по нему, навеки исчезнувшему.

И, сейчас, вспомнилось, как пригласил её вальсировать с собой. Его лицо в тот миг осталось в памяти. Наверно благодаря ассоциации с самой мелодией. Не зная ещё о нём всего, что постигалось с годами, сохранилась в памяти лишь уверенность, с которой, одними глазами спросил разрешения, и, так же получив ответ, без единой эмоции, подхватив её за талию, закружил в водовороте вальсирующей молодёжи.

Ни единого слова. Только взгляд. Пронизывающий, пытающийся понять. Или нет. Не то. Уже знал о ней всё. Скорее убедиться в своей правоте. Чтоб с большей силой продолжить наступление до полной победы.

Нет, были в нём некие силы, позволявшие быть настойчивым в тех случаях, когда дело касалось главного. Только лишь тогда был неумолим, шёл на всё, чтоб добиться цели. Куда же это всё делось в нём с годами? Куда пропало? Неужели так и осталось в той, умершей для них России, что никогда больше не увидят прежней.

Потом уехал в Санкт — Петербург.

Не виделись пару месяцев. Когда же перебрались всем семейством с юга в столицу, не узнала своего возможного жениха. До сих пор была не уверена в своём выборе. Но, некая грусть от ожидания этой встречи зародилась в её сердце. И, когда, всё же были приглашены с родителями к нему на новую квартиру, старалась незаметно наблюдать за ним, выискивая ту целеустремлённость и холодность решительности, замеченную в нём в Киеве. Но, не обнаруживала. Обжёгшая её на юге, теперь отсутствовала на севере, где так требовалась ей.

Но, теперь привыкала к нему сызнова, будто и видела впервые.

Случайно встретившись взглядами, не смогла отвести свой.

— Елизавета Яковлевна, как рад видеть вас в своём доме, — не заметила, как её рука оказалась в его. Поцеловал. Ощутила тепло губ, через тонкость перчатки.

— И, я, признаться соскучилась, — смутилась она. Тут же испугавшись этого смущения. Почему оно проявилось в ней? Неужели за этот малый отрезок времени изменила своё отношение к нему?

Заметил это. Решил для себя. Будет его женой. Тонкость фигуры. Малая, ещё совершенно не женственная, подростковая. Прямая шея, и уверенно посаженная на ней головка, смотрящая вдаль, словно не видящая ничего перед собой. Это возбуждало его самолюбие, придавая сил.

Так же, как и сегодня, играл тогда на рояле. Но, вот только что именно уже не помнила. Да, и, разве имело это, какое-то значение для неё сейчас, когда уже столько лет прожито вместе и дочь была на выданье,

Любила ли Фёдора она тогда? Любит ли сейчас?

30 ноября 1939 года Советские бомбардировщики бомбили Хельсинки.