Часовая башня

С самолётов бомбами не попасть, снарядом в лоб не пробить. Решили попробовать сверху миной накрыть. Подогнали взвод миномётчиков. Разумеется, начали с того самого, злого ДОТа. Пехота засела в крайнем окопе, ожидая попадания. Бежать то не долго, если молчит огневая точка. Всего метров сто до неё, не больше.

Пристреливались гранатомётчики. Не с первого раза, но попали. Сперва с краю, вскользь, а затем и в самую крышку, аккурат в её середину.

— В атаку! — проорал взводный. Зорко следил за обстрелом, почувствовал — не выстрелит больше пулемёт. Тряхануло ДОТ сильно, так, что вся земля с его крыши слетела.

Не надо было бойцам разъяснять их преимущество в этой атаке. Даже стометровку для нормы Осоавиахима с такими результатами не сдавали.

Пока бежали так и не выстрелил пулемёт. Неужели убили пулемётчика даже не проломив бетонного ДОТа?

Взорвав гранатой стальную дверь, ворвались в ДОТ. А там, мать твою, присыпанная штукатуркой, по пояс заваленная гильзами, прям на пулемёте лежит девушка. Всё, как положено, в форме, только кровь из ушей и носа. Видать контузило сильно. Но жива.

— Ну, и где ж она? — спросил я взводного.

— Так ведь пристрелили её из автомата тут же. Что с ней возиться.

— Что возиться!? Интересно с врагом поговорить, выпытать у него чего-то новое.

— Сам не знаю, как так вышло. И не то, чтоб ненависть какая за убитых товарищей, а, скорее желание завершить начатое дело, раз само в руки шло, — замолчал на мгновение капитан. Стоял в проходе, так и не переступив порога. Смотрел в пол. Затем, достал папиросу, закурил. Сказал:

— Так вот я и говорю. Всю работу тут никогда не переделать. Каждый камень, деревце, а уж и человек и подавно враг. Иди-ка ты домой Игнатьич. Утро вечера мудрёней.

Глава XIII. Венчание

Заканчивала институт. Теперь, когда война завершилась и следовало много восстанавливать, строить новое, была рада, что сможет внести свой вклад в общее дело страны.

Александр чувствовал уверенность в этой девушке. Словно Алвар Аалто, мог женится на человеке одной с ним профессии. Останавливало лишь сословное различие их семей. Понимал, в середине двадцатого века, тем более, когда в мире происходят такие перемены, не встретит особых преград со стороны родителей девушки.

Тем не менее боялся этого. Верил; сумеет добиться многого в своей профессии. Но, всё же, что-то пугало его. Какое-то предчувствие говорило — ничего из всего этого не выйдет.

Давно уже практически поселился в её съёмной квартире, частенько оставаясь там после черчения курсового проекта. Не раз поднимал с ней тему венчания. Не возражала. Но проблема несогласия её родителей оставалась.

— Родителей беру на себя. А вот бабушка. … Бабушка, впрочем, … так же будет за. Надо только лишь начать процесс подготовки, — отвечала ему не затрагивая тему вероисповедания.

— Я готов ждать бесконечно долго.

— Всё решится в ближайшие выходные. Я съезжу погостить на пару дней к родителям и там проведу разведку. Исходя из этого мы примем окончательное решение.

— Ты на что намекаешь?

— Я? Просто раскрываю перед тобой свои намерения, — улыбнулась Настя.

— То есть ты хочешь сказать, в том случае, если нам откажут, мы обвенчаемся сами? — кажется начинал догадываться он.

— Ну, да. Конечно. Именно это я и хотела сказать. Более того. …

— Что может быть более того? — подошёл к ней вплотную, смотрел не отрываясь в глаза.

— Мы обвенчаемся в православном храме.

— Твоя мама лютеранка! Как же я не подумал об этом! — постепенно понимал всё Александр.

— Ну, и что? Я люблю тебя. Только должна признаться тебе в одной тайне.

— Какой? — насторожился Александр. Нервы были напряжены. Ждал любого подвоха.

— Тогда на Пасху я так и не решилась тебе сказать…

— Что!? — взял Настю за руки.

— Я Лютеранка.

Хоть и был готов к любому повороту, сейчас на мгновение потерялся, но справившись с собой решительно заявил:

— Если ты не в силах сменить веру я готов принять твою.

— Этого не потребуется.

Хорошо уже знал Анастасию; раз и навсегда закрывала тему. Теперь ждал выходных. Хотел сдвинуть с места то дело, что давно уже созрело в их сердцах и требовало выхода наружу. Скрывать далее было бессмысленно.

Приехала к родителям утренним поездом. Нравилось то место, где они сняли себе дом. Более того, хотела поговорить с мамой по поводу возможности его покупки. Не любила Хельсинки из-за его многолюдности. Милее и ближе был Выборг, в котором теперь не могли жить. Но, как и вся её семья верила; вскоре город будет освобождён, и опять вернутся в него всей семьёй.

Перед обедом было принято решение попить чаю, по поводу приезда Анастасии.

Бабушка будто ждала от неё какой-то истории, с которой, как считала, приехала та. Мама лучше чувствовала свою дочь, видела в ней решимость, разрешить которую, как она догадывалась способны лишь они, близкие ей люди. Отец же, словно ничего не замечая, как всегда читал утреннюю газету, купленную на вокзале, встречая дочь.

То ли не догадывался, то ли просто не хотел показывать вида, что так же, как и все понимает — его дочь повзрослела и стоит перед принятием важного в её жизни решения.