Часовая башня

— Вот ведь буржуи проклятые! Это сколько ж надо спину гнуть простому человеку, чтобы на такое заработать! — признался Савелий Игнатьевич, входя в гостиную за Иваном Донатовичем. Сегодня решил остаться на ночь в Кексгольме. Вернулись из НКВД вдвоём, на машине Ивана Донатовича. Своего водителя пристроил на ночь при комиссариате.

— Много ли, мало ли, не наше это теперь дело. А инструмент шикарный. Ради этого стоит и музыке пойти учиться. Только время какое тревожное. Не до этого сейчас. Вот, выйду на пенсию, и сам постепенно дойду. Главное руку набить.

— Ну, ка дайка попробую, — присел перед инструментом Савелий Игнатьевич. Ударил по клавишам лихо, от души. Зазвенели тугие струны под закрытой крышкой. Видел, как-то на концерте в Ленинграде, как играют настоящие музыканты. Думал не умением, а хотя бы подражанием сможет попробовать прочувствовать ту атмосферу, в которую погружается исполнитель. Но, кроме писклявых, режущих слух нот, ничего не смог добиться от инструмента.

— Да ты прям музыкант у нас!

— Эх, Ванюша ты мой дорогой. Сейчас бы девочек нам. Но, нельзя,

— Тсс-с, — разливая на крышке фортепьяно коньяк, прижал к губам палец Иван Донатович.

— Чего это ты шёпотом?

— Сосед. Большой начальник.

— Ты, что ж это, боишься его? У нас власть! — потянулся за рюмкой.

— Я никого не боюсь, акромя Сталина.

— Ну, за победу мирового интернационала! — чокнулся с ним Савелий Игнатьевич.

Выпили. С шумом, не сговариваясь поставили рюмки на лакированную крышку.

Иван Донатович вовсю, чтобы хватило до конца пластинки закрутил пружину патефона.

— А соседа твоего вмиг пристроим! Только скажи мне. У меня в Выборге план знаешь какой!? Мало не покажется!

Играло польское танго «То остатня неджеля».

— Что ж ты, как я, вижу не женат. Надо было учётчиц позвать, — указал на отсутствие кольца на безымянном пальце Иван Донатович.

— Не люблю я это теперь. Так только ерепенюсь.

— Что?

— Женский пол.

— Как? — искренне удивился товарищ.

— Одни нервы от них.

— Ну, это ты серьёзно к вопросу подходишь. Проще надо быть. Душевнее.

— Нет, что ни говори, а хоть и засиделся я в холостяках, а вот так вот, без дома, или квартиры, ей Богу не могу.

— Да, и я, если честно никак не решусь. Дом… ну, или квартира у меня, как видишь есть, а вот с бабой тяжелее. Гораздо проще без обязательств ежели.

— Мы серьёзные люди Донатыч, — разливал по второй Савелий Игнатьевич.

— Серьёзные то серьёзные, но бронепоезд припарковать негде.

— Какой бронепоезд?

— Ну, это я фигурально. Быт у нас не налажен совсем. Всё будто в походных условиях, бегом. Нет постоянства.

— В каком это смысле?

— А в таком, что может финны вернуться.

— Это ты брось! Что они тут забыли? Не их это земля, а наша. Исконно Русская. Ещё Пётр отвоевал у Шведа.

— Ну, или шведы, к примеру.

— Нет, всё же тебе первому жениться надо.

— Это почему ж?

— Много мыслей ненужных в твоей голове колобродит. Порядок некому навести.

Глава XII. Пулемётчица

Много работы навалилось на новом месте на Савелия Игнатьевича. Переезд в Выборг был для него своего рода повышением. Получив две комнаты в коммуналке, что на одну больше, чем имел, служа в Вытегре, не то чтоб был рад, скорее понимал; большие перспективы ждут его в этом, пусть и северном, но Европейском городе. Много шпионов, как хорошо знал по опыту своей работы, затаилось здесь. И, даже несмотря на то, что Финское правительство серьёзно подошло к вопросу эвакуации со всего Карельского перешейка местного населения, знал; не всех вывезло оно. Наверняка были оставлены те, кто должен был вредить советской власти, поджигая, ломая, взрывая фабрики и заводы, что не были уничтожены.

Неспроста оставлены были нетронутыми важные для капиталистической Финляндии стратегически необходимые объекты. Пусть и с вывезенным оборудованием, но умышленно, как считал были нетронутыми. Лишь для того, чтоб изощрённейшими методами подрывать на них впоследствии плановые показатели, портя технику, и саботируя всяческими способами.

Списки оставшихся на захваченных территориях граждан были хоть катастрофически малы, но настолько разношёрстны, что не мог поверить — среди всех этих финских крестьян, заводских рабочих, мелких служащих, есть хоть один, кто от всей души любит советскую власть настолько, что готов был остаться на освобождённой ей территории добровольно.

В его задачи входил пересмотр многих оставшихся в городе. Вызывал, беседовал с ними. Искал возможность зацепиться за малейшие нестыковки биографии, или причастность к «белому» движению 18-го года. Более того, в некоторых видел хорошо замаскированных щюцкоровцев. Но не имел зацепок. Все, самые явные были уже давно арестованы и спрятаны в лагерях. Но, хотел увеличить число арестов, понимая; от него ждут не столько контроля за ситуацией, и раскрытия заговоров и диверсий, а именно этого.