Часовая башня

— Когда ж тебя с работы-то погонят наконец! — смачно плюнул на пол Савелий Игнатьевич, накрыв своей пенистой слюной не успевшего забраться под плинтус «пруссака».

Ничего не ответив, шофёр закрыл за собой дверь туалета, издав подобный звериному, звук облегчения, будто закончивший своё брачное дело самец оленя.

— Такая хорошенькая квартирка была, хочу я вам сказать, когда только въехал сюда, — рассматривая выбирающегося из пенистого плевка таракана, отметил строитель. Он заселился первым, и ещё застал ту чистоту, что хоть и после поспешной эвакуации, но, всё же оставалась в квартире.

— Разотри.

— Зачем это Савелий Игнатьевич?

— Не видно будет.

— Пусть живёт.

— Янычара пожалел?

— Может это будущая мать. Тараканы легко меняют пол.

— Кто тебе сказал такую чушь? Впрочем, и мужики от страха превращаются в женщин.

Строитель старался лишний раз не светиться на людях. Но по утрам, как и все выходил. Любовь к порядку вынудила зацепиться языком с соседом, которого больше остальных старался избегать. И зачем только показавшись сегодня из своей комнаты, вступил с ним в разговор?

Деловито оббил её струганной доской с двух сторон, граничащих с соседними. Не выносил громкого храпа, да и боялся услышать что-либо ненужное, за что потом пришлось бы отвечать на допросах, если б вовремя не доложил. А докладывать не желал. Жил, что называется своей жизнью, в удовольствие, никому не мешая, никого не тревожа. Думал так продержаться до пенсии. Но, всё же один недостаток имелся у него. Любил женщин. Может ещё и поэтому, как человек понимающий, защитил свой «альков» дополнительной звукоизоляцией. Но, не догадывался, не от посторонних звуков следует оберегать ему свою квартиру, не давая и из неё просачиваться таковым. Зависть! Вот, чего должен был опасаться прежде всего. Сам не урод, и женщин приводил к себе достойного уровня. Отличаясь внешними данными, внутренне были пусты. До скандала и мордобоя не доводил, избавляясь от них, как только считал — начинают показывать свой строптивый характер.

Кто его знает, может именно поэтому-то и не был женат. Слишком уж много знал о женщинах, считая их существами низшими, не достойными его внимания, кроме, как в постели.

Савелий Игнатьевич, раскочегарив свой двухкомфорочный керогаз, поставил на него чайник. Не готовил себе на кухне. Питался консервами, и в столовой местного отделения НКВД. Достаточно большого для того, чтоб иметь свой общепит.

— Вот скажи мне на милость, какая сволочь в квартиру клопов занесла? — закрыв тему со строителем, обратился к Геннадию.

— Эка беда! Клопы! Натрите ножки кровати скипидаром, — посоветовал тот.

— Можно ещё керосином все углы пролить, — помогла мужу Павлина.

— Думаешь не делал всё это? Больно живучие! Уж не в диване вашем из деревни приехали? — словно на допросе, прямо в самую душу забрался своим взглядом к Павлине.

— Да у нас, в колхозе-то и не знали, что такое клопы. В чистоте и порядке дома содержали. Не то, что тут в городе, — указала на всё же выбравшегося из плевка таракана, идущего прямиков в сторону не плотно прикрытой двери НКВДешника.

— Знаю! Знаю я все эти отговорки. Попади только ко мне на допрос, и не в таком сознаешься. Эх, зря всё же признали репрессии перегибом. Большую пользу стране принесли. Но, не моё это дело, приказы обсуждать. Только вот с каким бы удовольствием пересажал вас всех, и один тут поселился, — на всякий случай приоткрыл крышку чайника, будто мог разглядеть там что-то инородное, что никому и в голову не пришло туда положить.

Водитель освободил туалет строителю, и исчез в ванной. Тут же в коридоре появился крановщик. Несмотря на то, что в квартире были более чем четырёхметровые потолки, этот человек делал её намного ниже своим высоким ростом. Двери, имевшие немалую высоту, казались обычными в тот момент, когда проходил в них.

Но, несмотря на это имел привычку не сутулиться, вытягивая свою и без того довольно длинную шею, словно разглядывал, что-то необычное вдали. И, сейчас, казалось; из глубины коридора старается рассмотреть в большом кухонном окне, что происходит за ним.

Низкие, серые облака плыли над замком, задевая брюхами макушку башни Олафа. Но, вспарывая их, так и не могла добиться, чтоб из небесного чрева пошёл снег. Всё в городской атмосфере как бы говорило о том, что рано ещё покрывать свежим, кристально белым покровом ту серость и грязь, остававшуюся на улицах города после того, как был покинут своими истинными хозяевами.

Словно сама природа была на их стороне, делая всё, что в её силах для того, чтоб никоим образом не дать отдохнуть человеческому взгляду на этих серых, потрескавшихся стенах зданий, стоящих по краям узких улочек старого города. С момента сдачи которого прошло уже семь месяцев.

Глава XI. Рояль