Часовая башня

За те десять лет, отданых службе, попав на неё добровольно, по зову партии, многому научился. В том числе и тому, что никогда не следует показывать свою слабость. Да и не было у него её. Не доверял людям, всем, не делая исключений. Только те, кто был для него старше по званию, являлись авторитетами, какие бы глупые распоряжения не давали, выполнял всё, что приказывали. Не умел задумываться, но научившись терпеть, был нетерпим, где видел возможность. Моментально меняя принципы, не понимал, сам же себе прежнему противоречит в нынешнем. Но, не замечал, да и не думал об этом. Только сиюминутными желаниями и жил. И, если по какой-либо причине не мог их удовлетворить, откладывал на потом, по опыту зная, завтра ситуация может в корне перемениться.

— Виктор Адамович, если я опоздаю на работу, то последствия коснуться прежде всего вас. Имейте в виду.

— Хорошо. Хорошо, — поправляя штаны на ходу, буквально выскользнул из узкой щели слегка приоткрытой двери бухгалтер.

Был уже не молод, но резв и нервнен, как студент последнего класса гимназии. В 37-ом, чудом, благодаря только тому, что вовремя уехал на север, под Архангельск, даже сменил фамилию, остался на свободе. Правда в 39-ом опять перешёл дорогу новому директору леспромхоза. Но, и на этот раз подсуетившись с великой охотой откликнулся на зов партии, пополнив собой ряды добровольных переселенцев на новые, присоединённые территории.

Теперь следовало быстро умыться в ванной, которая на удивление, несмотря на ранний утренний час среды, была свободна.

Уж больно быстр был Савелий Игнатьевич в своих туалетных делах. Но, сегодня, судя по душераздирающим звукам, доносящимся из уборной, было ясно; утренний туалет его будет более серьёзен, чем обычно.

Почистив зубы, и умывшись, Виктор Адамович уже разжигал свой примус на кухне. Манная кашка на воде, но со сливочным маслом, с особой любовью готовилась им каждое утро. Понимая; окружающий мир слишком агрессивен для него, старался сам о себе заботиться по мере сил и возможностей. Обедал в столовой мыловаренного завода. Там кормили неплохо, и если бы не запах костей и казеина, который научился не замечать, то напоминала ему ту, прежнюю пищу, приготовленную не с помощью кухонь-столовых, а индивидуально, что называется с душой. Бывало, захаживал даже в ресторанчики, в той жизни, когда считался специалистом на работе, и от этого не было страшно ему, что, кто-то посмеет обвинить в неграмотности, или пособничестве шпионам. А ведь когда-то был женат, и даже воспитывал дочь. Где они теперь? Разделила его с ними судьба. Остались в гражданскую по ту сторону, оказавшись в Польше. И, теперь, после её раздела, хоть и хотел заняться их поисками, но боялся за свою жизнь. Чувствовал; они были живы.

К туалету, сонной утренней походкой шёл первым скромно позёвывая Геннадий, а за ним, зевая во всю глотку, с распущенными волосами, Паша, его жена, переселённые колхозники, соседствующие с Савелием Игнатьевичем слева.

— Занято! — рявкнул из-за закрытой двери НКВДешник, когда только ещё хотел взяться за ручку Геннадий. Особое чутьё у него было на опасность. Заранее видел её на расстоянии.

— Пойдём тогда в ванную сходим пока, — предложила Павлина.

— Идём.

Он работал механизатором в крупном колхозе под Новгородом. Был на хорошем счету, перевыполнял план. За Павлину посватался полгода назад. Через месяц, после сборки урожая, сыграли свадьбу. Но, к тому времени уже отслужил в армии. С радостью возвратился в колхоз «Ленинец». А тут война. Чуть было не попал под мобилизацию. И теперь, как только удалась такая возможность, переселился в Выборг, тут же воспользовавшись ею, улучив лазейку в принятом ещё в 1937 году законе, лишающем колхозников права передвижения.

Быстро сориентировавшись, нашёл возможность пристроится вместе с женой на хлебозавод. Теперь оба были и сыты, и рады своему бегству из рабства, которое, впрочем, таковым не считали. Просто давно мечтали податься в город, где, как думали — будут им рады. Но, как ни странно, попав в бывший, Европейский город именно в тот момент, когда наполнялся новыми, пришлыми жителями, были рады ощущать себя не одинокими среди таких же, как и они переселенцев. Другое дело; в основной массе, все новые Выборгцы были из городов, или посёлков, что, всё же проводило некую черту в разделении между ними и бывшими колхозниками на классы.

Водитель грузовика тем временем, перенимал эстафету у НКВДешника, выходящего из туалета с зажжённым в виде факела клочком недочитанной газеты, зажатой у себя в левом кулаке таким образом, что на ней видна была половина фотографии с рыночной площадью Выборга, и круглой башней. Другая половина была поглощаема огнём.

Встретившись взглядом с унылым, требующим опохмеления лицом шофёра, на ходу засовывающим руку в свои широкие домашние шаровары, злобно, будто тот лишил его возможности изображать из себя проторяющего путь в светлое будущее факелоносца, резко затушил огонь, несколько раз махнув рассыпающимся клочком тлеющей газеты в воздухе.