Часовая башня

— Новый, большой кафедральный собор! Как же я не догадался! Ну, точно, чем же это не стратегический объект. Не удивлюсь, если с его шпиля виден сам Ленинград, — ошарашило догадкой Александра

— Но, среди порученных нам объектов нет его, — возразил унтер-офицер.

— Бегом туда! Какая разница, есть, или нет. Смотри, как он возвышается над городом!

Бежали из порта через крепостную улицу. Там пленные советские солдаты уже пытались чинить испорченные рельсы для того, чтобы запустить первый трамвай.

— Надо же, даже трамвай испоганили, — отметил унтер-офицер.

Ничего не ответил ему. Посмотрел на дом, где был представлен Настиным родителям. Вспомнил жену, своего сына, которого видел четыре месяца назад. Стало грустно. Нет, не от того, что не был давно дома, не видел родных ему людей. А от того, что не видел будущего, что раньше неоднократно снилось по ночам. И был там архитектором. Строил нужные, почему-то всегда белые, словно чистый лист ватмана дома. Но, буквально на той неделе, когда удалось спать в тепле, в переоборудованной под казарму школе, приснился, кто-то другой, не он, и даже не похожий на него. Но смотрел этот человек на здания, что видел во сне прежде. Вёл себя так, будто их автор. Это сильно огорчило. Всю ночь спорил с этим незнакомцем, доказывая ему своё авторство. Но, ничего и слушать не хотел. Глядел на него как на сумасшедшего. Так и проснулся с чувством возмущения и недовольства. Неизгладимой обиды на жизнь, что так поступила с ним.

Это же всего лишь сон, понимал, просыпаясь. Но, всё равно, чувствовал в нём некую недосказанность, какой-то намёк.

Вот он, тот парк, в котором показывала ему библиотеку Алвара Аалто Настя. Где же она? Почти не видна за листвой деревьев. Ну и не важно. Потом. Сейчас гораздо значимее собор, словно касающийся неба шпилем своей башни. Нужнее чем сама, всего лишь двухэтажная библиотека, что всё же мелькнула пару раз между листвой горящей на августовском солнце белизной фасадов.

Вспомнил её тихие коридоры и читательский зал. Настю, что так любил теперь, как был уверен. И, несмотря на то, что сильно запыхался от бега, ощутил, как хорошо ему в это мгновение, когда мог пережить чувство, оправдывающее его жизнь, делая нужной, требующуюся близким. Был важен, незаменим, как никогда прежде. Именно сейчас ярко проникся пониманием этого.

— Начнём с подвала! — крикнул остальным, что бежали сзади.

— Какая тут темень! — споткнулся обо что-то на лестнице, ведущей туда из приямка один из бойцов.

— Надо включить свет, — искал на стене выключатель. Нашёл. Включил. Зажегся тусклый, словно потусторонний, подчёркивающий лишь временность всего земного свет. Кое-где, через окна в цоколе собора пронизывался тоненькими лучами солнца иной, дневной.

— Вроде что-то видно. Сейчас глаза привыкнут, — держась за стену, поднимался со ступенек упавший солдат.

Сапёрские курсы, что закончил сразу же после призыва на службу, нравились ему. Не хотел разрушать, получив архитектурное образование. И, если война на время отодвинула возможность созидать, то мог бы хоть как-то помешать разрушению.

Уже удавалось разминировать одно здание, и мост. Но, радиомины, ещё никогда не встречал. На курсах лишь были ознакомлены с ними теоретически. Всё, что известно о них — в любой момент могут взорваться. Как всё же коварны войны в двадцатом столетии. Хорошо знал о Шюцкоре и Выборгской резне 18 года. Тогда впервые война обернулась к простым людям своим страшным лицом коварства.

Может теперь именно поэтому и допустил Господь такое испытание городу, в отместку за грехи прежних освободителей?

Нет, они не такие. Их цель иная. Сохранить всё, что в их силах. А такими вопросами, как человеческие души, пусть занимаются другие, те, кто не учился на архитектора. Как всё же хорошо, что ещё никого не убил в этой войне. Хоть и считал себя Русским, ненавидел Россию за её агрессию к граничащим с нею странам. Не понимал; как же такое может быть, избавившись от самодержавия, страна вдруг стала вправе считать себя учить другие народы жизни, силой меняя у них политический строй. Это ли не бесовщина, маскирующаяся всегда под святость. Как только человек начинает считать себя во всём правым, принимается учить окружающих, в себе не имея и капли праведности. Так и бывшая ранее православной Россия. От святости до, греха один шаг. И он пройден.

Подвал был завален какими-то поломанными стульями, книгами, коробками. Складывалось впечатление, в течении полутора лет оккупации, сюда приносили всё ненужное, что только находили в округе. Нет, уверен, при прежней власти, тут всё было куда аккуратнее.

— Ничего нет. Но, тут очень много помещений.

— Слава Богу, у меня есть фонарик, а то пара лампочек перегорело. Совсем почти ничего не видно, — откуда-то из темноты, далеко впереди доносились голоса солдат.

— Всё эта чёртова спешка! — Савелий Игнатьевич продирался к передвижной радиостанции в Сестрорецке, куда стремились все эти 150 километров из Выборга на измазанном грязью, с треснувшим лобовым стеклом ГАЗе-М1.