Часовая башня

Но поймал себя на невольной мысли; всё идёт к концу. Тут же, испугавшись отогнал её от себя. Нет, не страшно ему было оказаться в уже иной России, называвшейся странно, будто некое учреждение — СССР. Сидя в скрипучем на стыках рельс вагоне не ощущал себя движущимся к новой жизни, ждавшей его впереди. Да и саму её не видел больше. Это, невольно испугав, теперь сделало его спокойным, будто был уверен в каждом своём слове, поступке, шаге. Не принимая решения, будто не только имел в себе, но и воплощал в жизнь невольно. Хранилось в нём, просто спало все эти годы, не имея выхода, да, и нужен ли был прежде. Сегодня, вдруг ощутил его. Вот он. Перед ним. Там, впереди, в той точке, куда ведут железнодорожные пути, виляющей между скал колеи. Следует лишь быть готовым, принять, смириться.

Состав из Элисенваара в Остроботнию, задержавшись на несколько часов, пришёл вечером 20 июня.

Место хватало для всех. Постепенно, не спеша занимали лавки в вагонах. Им досталось две, расположенные друг напротив друга. Впятером устроились в импровизированном купе.

Элисенваара была перевалочной станцией, на которой скапливалось много воинских эшелонов с техникой, боеприпасами и солдатами финской армии. Их наличие успокаивало Анастасию. Уже не очень сильно волнуясь за сына, всё же в пути тревожилась о том, что могут попасть к красным. Теперь же все были спокойны, наблюдая в окно, как воинские эшелоны медленно проплывали мимо их состава.

Первое звено бомбардировщиков прошло низко над самой станцией, накрыв её своими тенями, словно от низколетящих облаков. Не сразу поняв, чья именно это авиация, так, как находились в вагоне, вскоре услышав разрывы бомб, не поверили своим ушам, так близко коснулась всех война в этот момент. Сыпались разбитые взрывной волной стёкла. Люди в панике падали на пол. Кто-то старался выбраться наружу.

Паша проснулся, и от страха кричал.

— Какой же я дурак, — схватился за голову Фёдор Алексеевич.

— Папа, ну, идём же скорее на улицу, они метят по вагонам, — кричала Настя, схватив Пашу на руки, тянула за собой и отца.

Елизавета Яковлевна закрыла голову руками. Ей казалось, голова взорвётся от этого, будто бы рождающегося внутри неё грохота. Но, её уже выталкивала перед собой Илма. У всех, кроме Насти, руки были заняты вещами.

Так получилось, что на станции, к этому моменту собралось десять составов только с беженцами. Общее число которых было около тысячи человек.

В толпе спасающихся старались выбраться из вагона наружу. Но это было не так просто. Все пассажиры словно бы потеряв возможность передвигаться, онемевшими ногами пытались делать шаги, натыкались на скамейки, мешки, чемоданы. Тут же падали, вставали, падали опять.

Когда вырвались на воздух, страшная картина открылась перед их глазами. Эшелоны горели. Одна бомба попала в стоящий через один от ихнего вагон. Он был разорван в щепки. Вещи, люди, руки, ноги, дети, валялись по краям огромной, дымящейся воронки, оставшейся от взрыва.

За первой вскоре последовала вторая эскадрилья бомбардировщиков.

— Мама, а почему на самолётиках красные звёзды, — спросил Паша.

— Что!? — не понимала его слов в страшном грохоте и крике толпы Настя.

— Бежим от станции, в лес! — пытался спасти всех Фёдор Алексеевич. Бежал в конце, держа за руку Елизавету Яковлевну. Пропускал вперёд Настю с сыном на руках. Илма, вырвавшись далеко вперёд, с мешком в руке, быстро перекатывалась короткими ногами по шпалам, перепрыгивая через рельсы. Пару раз, пролезали под платформами с пушками, уже не боясь того, что состав тронется с места.

Все силы были брошены на спасение. Бежали не чувствуя под собой ног. Бомбы взрывались волной, что быстро надвигалась на них, как цунами.

Ложись! — крикнул Фёдор Алексеевич, понимая, не успевают скрыться в лесу. Настя споткнулась о последний, отделяющий её от леса рельс, и выпустив из рук сына упала у крайних стволов. Сильно ударившись, нашла в себе силы, тут же приподняться для того, чтоб накрыть собой Пашу, что, так же, как и она пытался встать. Видела — упал на песок и не сильно ударился.

Гулкие удары, будто, кто-то большой бил молотом не по наковальне, а прямо по земле, слившись в один нестерпимый рёв, стремительно подкрадывались к ним всё ближе и ближе.

Опередив дочь Фёдор Алексеевич накрыл своим телом внука. Ну, вот и всё, промелькнула мысль. Елизавета Яковлевна, в припадке ужаса, выскользнув из отпустившей её слабой, приспособленной лишь к игре на фортепьяно, руки супруга, не понимая, осталась одна, бежала дальше.

Крикнул ей, но, не услышал своего голоса, захлебнувшегося в гулких ударах взрывов, заставляющих подпрыгивать всех прижавшихся к земле своими телами.

Последний, ибо те, что прогремели за ним уже не были ни слышны, ни ощутимы, скорее не прогремел, а словно облепил густотой энергии высвобождающегося из тесной оболочки бомбы взрывающегося тротила, оправдывая возложенные на него задачи.