Часовая башня

Не хотелось шевелиться. Ощущала себя одним целым вместе с землёй, будто родилась и выросла вместе с ней, и из неё брали свои корни все те травинки, росшие на поверхности, тянувшиеся к солнцу. Вибрация, или некий гул постепенно затихали в ней. Не понимала ещё пока, что является причиной этого непонятного ей состояния, пытаясь вспомнить, кто она, откуда взялась в таком новом для неё мире, где совершенно не было дневного света, который помнила, как должен выглядеть. Интуитивно стремилась к нему, обнаруживая постепенно; у неё есть руки, ноги. Но, что это, ещё не понимала, будто никогда ранее не пользовалась ими.

Собравшись с силами, приподнялась, как гора, вырастающая из-под земли, увидев свет. Так вот ты какое — солнце, промелькнула догадка. И, с этого момента, поняла — она человек. Такая же, как и все те, кого теперь вспоминала. Сознание медленно возвращалось. Казалось, прошло очень много времени с того момента, как с ней приключилось это. Но, что? Что могло произойти, и зачем всё так получилось?

Пыталась вспомнить, что она такое. Для чего рождена на свет? В чём её цель? Чего-то не хватало. Перебирала в памяти, что именно могло тревожить её. Вспомнила грустное, но, такое родное лицо Саши. Мужа! Его больше нет у неё. Ах нет! Не то! Что-то всё же держало её в этом мире, придавая значимости. Александра больше нет. Он погиб. Впрочем, так же, как и она могла сейчас, во время взрыва, находясь на краю смерти. Страшная смерть.

Сын!

У неё был сын!

Ради него жила. Но, где же он, если точно помнит — был с ней, грел её душу. Ощущала себя нужной ему.

Выжила?

Значит он рядом с ней. Был рядом.

С трудом поднялась на ноги. Качало.

Здесь!

Метрах в десяти от неё, дымилась большая, чёрная воронка, на дне которой почему-то лежала колёсная пара от только, что стоявшей на этом месте платформы с пушкой. Само же орудие было разорвано на несколько превращённых в бесформенные болванки, лежащих поодаль частей. Но, это совершенно не пугало её, нисколько не привлекая внимания. Воспринимая, как некую декорацию к спектаклю, главным действующим лицом которого была, старалась найти того, без которого сама пьеса была не важна.

Между соснами корчилось в песке чьё-то тело. Не всматриваясь понимала — мама. Рядом с собой заметила холм. Уже знала — под ним сын. Вспомнила, как накрыл его своим телом отец. Начала раскапывать руками. Не задохнулся ли Паша под его весом. Отчаянно рыла песок. Отец был недвижен. Да и песок оказался неприятно липким, тёмно-бурого цвета. Отчаянно отбрасывала его в сторону, стараясь добраться до сына. Чувствовала: там внутри. Попыталась перевернуть отца на бок. Не удалось проделать это в полном объёме, но Паша смог выбраться из-под дедушки самостоятельно. Успела заглянуть в глаза отца, прежде чем отпустить его.

Живой.

Шевелится.

Дышит.

— Мама! — застывшими глазами смотрел на неё сын.

— Ты жив, — успокоилась на миг она, только тут поняв, отец ранен. Из ушей у неё текла кровь. Сейчас ощутила это. Стала рассматривать отца, счищая с его спины остатки песка. Тот стонал. Жив, но главное сын, ускорялся в её голове бег времени, стремительно возвращая к реальности, будто навёрстывая те мгновения, что были приостановлены им.

Взяла сына на руки. Целовала в лоб, щёки, нос, губы. Важна была его реакция на её поцелуи. Казалось; любовь к сыну способна исцелить его от любого ранения, если бы оно было. Что и пыталась понять сейчас. Всматривалась в его глаза, что, словно были не здесь. Небо отражалось в их синеве, по нему плыли облака, но никаких эмоций не передавали.

— У тебя ничего не болит?

— Мама.

— Пошевели руками, ногами, — просила его, хоть и видела, с ними всё в порядке. Просто хотела, чтоб он вернулся из того страшного мира, в котором, как чувствовала она, сейчас находился. Посадила его у дерева.

Вдалеке, присев на пеньке приходила в себя Илма. Её взгляд говорил; так же, как и Настя, не в состоянии, что-либо понять, тем более вспомнить.

Вернулась к отцу. Помогла ему сесть. Вся спина была в крови. Множественные осколочные ранения.

— Паша жив, — словно отчитался он. Все эти дни переживая за внука, теперь был спокоен.

Не имея в себе сил подойти к матери самостоятельно, позвала;

— Илма!

Но, та, за долгие годы, привыкшая не только исполнять, но и угадывать желания своих господ, уже прихрамывая шла к ней.

Елизавета Яковлевна больше не шевелилась. Всё же откопав себя из-под земли, действуя одними руками, так, как ногами не могла уже себе помочь, лежала на боку, широко открытыми глазами уставившись на небольшой муравейник, сооружавшийся лесными тружениками у одного из сосновых стволов у железнодорожного тупика.

Последнее, что видела, особо не понимая для чего ей теперь это нужно — стремление маленьких насекомых несмотря ни на что построить свой дом, в котором могли бы жить не обращая внимания ни на какие катаклизмы. Ни политический строй, ни война, никоим образом не влияли на их цели.

Сильно болела и кружилась голова. Аккуратно присела на колени перед мамой, в страхе потерять сознание, как от увиденного, так и от того, что была контужена.