Часовая башня

Она может браться за любую работу, спорить до посинения с заказчиками, доказывать, убеждать, наконец отказываться от самых упрямых, но только быть честной, в первую очередь перед своим выбором, что должна сделать сейчас.

Именно так, как решит она, так и сложится её творческая судьба.

Сегодняшний день во многом изменил её представление о профессии. Теперь та становилась для неё продолжением самой себя. Сливаясь во единое целое с ней, говорила о том, что всё из чего состоит мир, уже имелось в ней. Она же просто машина, что должна суметь сопоставить многие, многие элементы рождающегося объекта таким образом, чтобы тот оказался единственно верным из всех возможных вариантов, при этом не солгав ни одним его фрагментом.

Ощущение причастности к окружающему миру потрясло глубиной понимания этого. Творчество, как некий немыслимый клей склеивало многие разрозненные в природе, непостижимые вместе элементы. И она умела им пользоваться. Главное же — то понимание, пронзившее её сознание, неопытного, только лишь начинающего свой путь человека, теперь отпечаталось в ней, давая понять; зная основу будет легче двигаться дальше.

Но как много предстоит узнать.

Въезжали в Выборг. Молчали.

Павел чувствовал, Лера в глубине души согласна с ним. Но сколько понадобиться лет для полного осмысления сегодняшнего дня? Как отец понимал — сильное впечатление произвёл на дочь этот Алик. Будто бы предчувствуя, чем кончится сегодняшний разговор с заказчиком, осознанно брал дочь с собой, так, как хотел, чтобы та узнала, как можно больше находясь пока ещё под его крылом, не начав самостоятельного пути. Так могла научиться большему, сократив количество ошибок, что случаются у каждого человека.

Вокзал показался пустым. Грязный, весь заплёванный, давно не убиравшийся, манил запахом туалетов. Казалось, именно в них скрыт весь его нынешний смысл. С пронзительного, нечеловеческого, несмотря на то что виной ему были именно люди, запаха начинался теперь город для приезжих. Но мало, кто приезжал сюда, да и что было тут делать? Любоваться развалинами или бродить по неприветливым, только лишь начинающим обзаводиться кабаками и комиссионными магазинами улицам?

Захотелось в туалет. Словно заколдованный шёл на запах. Он манил его своей пронзительностью, так сильно, что вызывал желание приобщиться к нему.

Войдя в туалет, не смог войти в кабинку, так, как унитазы в свободных были завалены ещё тёплыми силосными кучами, вперемежку с разнокалиберной бумагой, туалетной среди которой не наблюдалось. Стоял у советского писсуара. С ржавыми подтёками, прикреплённый двумя такими же рыжими болтами, наполнялся жёлтой жидкостью, не пропуская её через засор в трубе. Переполняла его через край. Лилась на пол.

Старался не дышать. Но, всё же еле заметные заборы воздуха приходилось делать, прикрывая левой рукой нос. Руки не мыл, так, как вода из крана текла тоненькой струйкой, лишь смачивая, но никак не моя. Да и мыло отсутствовало.

Шли от вокзала пешком.

Глава XX. Исповедь

Настало время делать выбор. Лютеранство или Православие.

Вопрос, мучавший его последние годы, после установки креста на могиле бабушки с дедушкой, вставал ребром. Тянуло в храм. От того, какой именно выберет, зависело будущее. А возможно жизнь или смерть.

Пошёл в Спасо-Преображенский кафедральный собор, находящийся недалеко от старого города в Выборге. Никогда прежде не бывал в нём. Столько раз проходил мимо, ни разу не пришла в голову мысль зайти. Всё же, никогда ещё не было ему так плохо.

Странно. Неужели тот факт, что тебе многое удаётся, говорит, о том, что отнимется большее, чем пришло? Но, если это и так, то зачем допускает это Господь?

Знал от матери, был крещён ещё в детстве в Хельсинки. И, теперь хотел первый раз в своей жизни исповедаться. Но не ведал своих грехов. Видел только то, что посылает ему испытания Бог.

Пришёл в храм днём, часов в пять. Не знал, когда начинается вечерня, но, думал, надеялся, что встретит там священника. Если же нет, пообщается с Богом сам, как сумеет. Просто постоит в тишине храма. Может поэтому, интуитивно думая, что не хочет оказаться среди толпы и пришёл в вечернее время.

При входе лежали ветки, стволы молодых берёз стояли в храме в разных местах. Аромат её листьев смешивался с запахом воска. Не понимая, зачем это всё нужно, ступал ногами на листья, шёл к бабушке на ящике. Догадывался, именно там продаются свечи.

Никого не было в храме, кроме этой бабушки. Свечи, неизвестно кем поставленные, догорали в подсвечниках, потрескивая в тишине. Купил несколько. Стоял с ними посередине храма, не зная, что делать. Рассматривал иконы. Затем решился пройти к той, что лежала на аналое напротив царских врат. Не знал, что это праздничная. Перед ней горело больше всего свечей, штук пять. Волнением воздуха, вызванным его движением, погасли все, что там стояли. Смутился, но взяв себя в руки, зажёг свою свечку от лампадки, затем и потухшие свечи. Поставил надёжно, чтоб не упала. Неумело перекрестился. Хотел поцеловать икону, но, нагнувшись к ней выронил из руки оставшиеся свечи.