Часовая башня

Как и великим композитором было прожито немало лет. И если тот прожил девяносто один ей оставалось до этого совсем немного. А, значит не в возможности заниматься желанным делом заключается жизнь, а, прежде всего в умении выжить в самой трудной ситуации, не прекратив созидать, оставшись творцом.

Павел с Ингой, не вмешивались в разговор старшего с младшим поколений. Держались середины.

Но, в машине Лера сказала:

— Ты знаешь пап, ты совсем перестал шутить.

— Ты думаешь? — будто испугался услышанного Павел.

— Да, Паша. И я того же мнения.

— Но Инга? — задумался над услышанным. В глубине души был согласен с ними. И сейчас, как не пытался вспоминать, не мог припомнить себя таким, как был прежде, лет пятнадцать назад. Что же произошло за эти годы с ним? Задумался.

— Раньше, в детстве, когда смотрел на взрослых, думал; дело не в возрасте, а в серьёзности. и все люди что не шутят были такими всегда. Но сейчас … точнее не сейчас, а ещё пару лет назад … впрочем, …

Иными словами, я боюсь шутить.

— Паша, ты боишься шутить!? Раньше в тебе было столько энергии, что даже несколько раздражало меня.

— Ну, да, ну да. Помню. Не видела за ней положительной, приносящей пользу финансовой стороне, — еле заметно улыбнулся.

— Возможно. Говорили с тобой об этом. Но сегодня мне очень не хватает тебя прежнего.

— Старого не вернуть.

Глава XXIII. Православный храм

— Православный храм под Приозёрском предлагают запроектировать, — прямо с порога квартиры, поделился Павел.

— Отказался? — из своей комнаты, поинтересовалась мама.

— Нет. Но не справлюсь.

— Справишься, — искала ногами в шерстяных носках тёплые домашние тапочки, шаркая по полу.

— Паша, мы все вместе справимся, — поддержала Инга.

— Я должен сам придумать его образ. Хоть и очень боюсь не справится. Мама, ты же знаешь, что у меня всегда плохо было с отжившими свой век стилями, — зашёл к ней в комнату. Туда же подошла и Инга.

— Ну, не говори неправды. Теперь, когда мы наработали столько дворцов, думаю, справишься с любым стилем. Что же касается православной архитектуры, советую придерживаться северного минимализма. Ведь и строиться будет здесь, не на юге.

— Да Инга, так же считаю. Пока шёл домой думал о лютеранской кирхе в Приозёрске.

— Всё же режет слух — это новое название. Почему бы не сказать Кексгольм?

— Да, мам, у нас в доме пусть будет Кексгольм.

Очень обрадовался, что была предложена эта работа ему. Проектный институт, ещё влачивший своё существование, не обладал тем архитектурным уровнем, среди оставшихся сотрудников, которые ещё не разбежались из него. Наверно поэтому его старый друг Аркадий, ещё работающий, несмотря на пенсионный возраст, решил поделится с ним этим; случайно попавшим в институт заказом, распределённым ему директором.

Много мест сменил Аркадий за свою жизнь. Имел опыт архитектора-реставратора, но, так и не пришлось к тому времени проектировать с нуля то, что прежде довелось реставрировать. Скорее всего не имел смелости, появляющейся у человека, когда спроектировал и построил не одно здание. Но, хорошо рисовал и знал нюансы православной архитектуры. Так считал Паша, пока не встретился с другом.

— Пытался я работать со своими. Не тянут. Так халтуру всякую, где механическое вычерчивание ещё с грехом пополам, — оправдывался Аркадий, когда Павел зашёл в институт. Сидели в кабинете, что теперь занимал его друг, перед самой перестройкой возглавив проектную мастерскую.

— Ну ладно ГАПы бегут, но молодёжи нет совсем что ли?

— Почему нет!? Есть Паша, есть! С кем бы я такие объекты проворачивал, как вот, например, … — показал рукой на большой планшет с фасадами какого-то промышленного здания. С гордостью произнёс: — Денежный. Сейчас надо уметь подбирать деньги с земли. Кто, если не мы. Много работы очень. Много, — говорил быстро, буквально тараторил. Раньше был куда спокойнее. Вдруг задумался, будто вспомнив что-то важное. Вздохнул: — Только вот…

— Что, только вот? Надо повышать стремительнее, пока ещё старое поколение остаётся, стимул придавать работе. А то разбегутся, туда, где должность предложат.

— Да я повышал. Только вот, поразительное дело. Никогда прежде не сталкивался с неким феноменом. Полная необучаемость.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя это удивляет, — вздохнул друг, — А меня теперь нисколько. ГАПы разбежались. Сам теперь рисую на кальке эскизы, и к исполнителям. Отдаю в работу. Думать им особо не надо, только знание пропорций и всё. Ан нет. Смотришь — не узнаёшь, будто не с твоего эскиза начерчено. Два, три подхода. В итоге садишься рядом, чуть-ли не водишь чужой рукой, а всё то же. Новый для меня феномен. Прям, какая-то ненависть к профессии. Готовы уничтожить любой замысел. Полное непонимание.

— Или необучаемость.

— Необучаемость? Хорошее слово. Актуальное. Прям в точку. Ну, возьмёшься?

— Как же директор? Ведь доверил это твоей мастерской. Что ты скажешь ему?

— Вынужден будет согласится. Разумеется, за небольшую сумму отката, как человек подогнавший работу.