Часовая башня

Словно чувствуя свою смерть, буквально за полгода до неё, сказала:

— Пашенька, свози меня в Кексгольм, на могилу родителей.

Поехали втроём.

Сильно изменился к тому времени город. Не узнавала его улиц. Да и могла ли, если все были уничтожены дважды, в 1939-ом, и в 44-ом. Но, помнила его таким, как был прежде. Сооружённая из гранитных валунов Лютеранская кирха и сегодня являющаяся доминантой в городе, прежде стоявшая в окружении небольшого подлеска, теперь была окружена высокими деревьями, что всё равно никак не могли перегнать её в своём росте. Построенная в 1930 году, уже тогда была очень высока. И, сегодня ни одно городское здание не могло поспорить с ней своей высотой.

Теперь, на месте захоронения стоял Гранитный крест и валун.

— Вот и меня похороните здесь, — попросила тогда.

Знали — час близок. Но, никто не мог себе представить, что всего лишь полгода будет с ними ещё.

Договорился о том, чтоб похоронить мать рядом с её родителями. Пошла на встречу ему местная администрация. Но, понимал — он с Ингой, уже будут похоронены не здесь.

Теперь на валуне, перед крестом была вписана и его мать.

— Плохо, что родственники похоронены в разных городах, — когда шли после похорон домой, сказала Лера, которая специально приехала из Швеции. После того, как умерли, сначала Степан Григорьевич, а затем, через два года Зинаида Матвеевна, редко приезжала в Россию. Да и то, скорее не по работе, а, чтоб повидать любимую бабушку. Не хотела, да уже и не могла из-за возраста, Анастасия Фёдоровна последнее время ездить в Финляндию. Боялась тишины, пугала её свобода.

— Они на том свете все вместе Лера. Пусть покоятся с миром, в Кексгольме. Там им лучше, — возразил отец. Он видел этот раскол в семье, что произошёл на первый взгляд случайно. Но, на самом деле был закономерен. Навсегда оставшиеся в России мама и дедушка с бабушкой, будто бы осознанно выбрали этот путь. Если не та бомбардировка, возможно всё было иначе. Но, не искали смерти для себя тогда, на железнодорожной станции. Впрочем, как и Рюрик за много веков прежде Фёдора Алексеевича, в Кареле.

Другая часть семьи, что бежала из ставшей для них чужой России, лежала на Сорвальском кладбище в Выборге. Они не могли принять происходящее оставаясь верными прошлому. И, теперь, пусть и снова оказавшись в одной стране, были похоронены в разных местах. Много раз переходящие из рук в руки земли, приютив их, всё же стали в итоге Русскими.

Вечером втроём пили чай в большой гостиной, стены которой украшали фотографии родственников. Наблюдая за теми, что оставались на этом свете, радовались, что квартира опять принадлежит их семье.

Не так рад был тому Павел Александрович, что удалось выкупить незаконно заселённую при захвате города, большую часть квартиры, сколько понимал — никогда уже не вернуть той прежней жизни, что видели её стены. Хоть хранили ещё на себе высокие потолки остатки лепнины, а окна настоящие, не поменянные на стеклопакеты стёкла, современная мебель контрастируя с доставшимися ей интерьерами примиряла прошлое с настоящим, пусть и вызывая некоторое противоречие.

Павел с Ингой не могли отказаться от квартиры в Выборге, не в силах решиться даже на её сдачу в аренду, уезжали лишь на лето в пустующий дом дочери под Хельсинки.

Теперь, такая большая для двоих, оглушала своей пустотой супругов, что, словно великую тайну, тянули на себе её пустоту из прошлого в будущее, не в силах избежать своей участи.

Инга, сильно изменившаяся после смерти своих родителей, теперь боялась Питера. Словно пряталась в пустоте Выборгской квартиры, находя в ней некую значимость всего происходящего, как с ней, так и со своим мужем.

Нет, не любила она его, так и не сумев зародить в себе это чувство. Но теперь, каким-то чудом оставшись с ним вместе, не потеряв на протяжении жизни, уже давно начала чувствовать к нему некую привязанность, как ощущают к любимой, пусть уже и старой, но греющей душу вещи.

Давно уже спали раздельно. Но, то ли от страха пустоты комнат, то ли от холода Выборгских ночей, но, перебралась к нему в кровать, сразу же после смерти свекрови. Возможно боялась её присутствия в квартире. Но, не будучи ни в чём виновата перед ней, всё же понимала; та знала о её холодности к Паше. Теперь же будто согревал её ночью в постеле.

Нет, не прижималась к нему телом. Ощущение, что рядом с ней, хорошо знакомый, каждым движением, словом, жестом человек, охраняет её покой ночью одним только своим присутствием, радовало её.

— Знаешь Инга, а не съездить ли нам на Валаам? — нарушил тишину ночи.

— Зачем? Ведь мы там были.

— Он сильно изменился с того времени.

— Но, в глубине души, для меня остался таким, как запомнила его.

— Мы, всего лишь одним днём. Вечером будем уже дома.

— Хорошо. Но ты не боишься разочароваться в увиденном?

— Разочароваться!?

После того, как 18 сентября 1989 года по инициативе Митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия начал вновь обживаться Валаамский монастырь, сообщение с островом было налажено с помощью Метеоров, время в пути сократилось до одного часа пятнадцати минут.