Белый журавль кричит и жалобно воет — да, воет; его одинокая самка стоит на одной ноге у сухих тополей. День уже в сумерках желтых, надежды мои прерываются — да, оборвались; печально одна отдаю себя зале пустой. Свисает, сияет луна, лучи надо мной лишь блистают — да, только; иду в эту чистую ночь одна в свой глубокий альков. Берусь за классически строгую лютню, сыграть отходящий от строгих мотив; играю о том, что не может быть долгой печальная дума моя. Под пальцем течет высокая нота, она изменяется дальше и переходит в другую: и тембром струна упоительно чистым звенит, мелодия вздымается вверх. Проходит сквозь все, что я вижу теперь, ее четкая, строгая тема — проходит; мысль моя крепнет, растет и себя поднимает сама. Но те, кто со мной, по обе руки, в своем огорченье роняют слезу — да, плачут; их слезы струятся потоком во всех направленьях, и этак и так. Не сдерживают уж рыданий своих, все громче и громче от горя вздыхают, вздыхают; но я уже вновь поднялась, шатаясь, иду, не зная куда. Рукав подымаю свой длинный, лицо закрываю свое — закрываю; и все пересчитываю свои неудачи, ошибки былого... Ни глаз, ни лица показать, показать... И вот в удрученном таком настроении я приближаюсь к постели своей. Собираю душистые разные травы себе в изголовье, в подушку; себе постилаю цветы, которые пахнут чудесно, на ложе. И вдруг засыпаю, и сплю, и грежу во сне и в сонной мечте, да, в думе своей; в душе же творится такое, как будто бы сам государь был здесь, рядом со мною. В испуге от сна пробуждаюсь — ах, нет, никого не видать, не видать; душа вся встревожена, будто потерю познала. Поют петухи целым хором уже, и меня им приходится горько жалеть, горевать; и я поднимаюсь, смотрю на луну, на ее сосредоточенный блеск. И взираю на звезды, рядами своими, рядами мерцающие; Би-Маобиады уже проступают в восточной окраине неба. Я вглядываюсь в середину двора, где лежит — да, лежит полусвет-полумрак; и как будто то изморозь выпала там, как бывает лишь осенью поздней. И тянется-тянется ночь, словно год, а не ночь; а в сердце моем клубится, клубится тоска, и никак невозможно ее утишить, изменить. Вот так я блуждаю в волненье, и места себе я найти не могу, не могу до утра... Мутнеет и брызжет рассвет... А я грущу про себя, грущу и горюю, и так весь год до конца — и не смею, не смею забыть".
Чжо Вэньцзюнь (II в. до н.э.)
Чжо Вэньцзюнь — китайская поэтесса, жившая в эпоху Хань.
Родилась в богатой семье в городе Линьцзун (пров. Сычуань). Получила хорошее образование, обладала незаурядным литературным талантом. Первый ее муж умер вскоре после свадьбы, во второй раз она вышла замуж за поэта Сыма Сянжу. Будущие супруги встретились на литературном вечере, который устроил отец поэтессы, и полюбили друг друга с первого взгляда. Семья Чжо Вэньцзюнь была против этого брака (Сыма Сянжу был беден), но влюбленные решились на побег и обвенчались тайно.
Когда родители отказали им в поддержке, молодожены открыли ресторанчик, где сами иногда выступали с музыкальными номерами и декламировали стихи. Вскоре семья поэтессы приняла Сыма Сянжу, брак благословили, влюбленным выдали богатое приданое, на которое были приобретены обширные земельные владения с садом. До сих пор в Чэнду есть колодец Вэньцзюнь и платформа для игры на гуцине, с которой открывается великолепный вид на окрестные горы.
По прошествии нескольких лет новый император, У-ди, прослышав о талантах Сыма Сянжу, призвал его во дворец. Некоторое время поэт наслаждался благоволением императора, роскошью и богатством. Но, неискушенный в дворцовых интригах, пал жертвой подковерной борьбы и был заточен в темницу. Отец Чжо Вэньцзюнь вновь загорелся идеей найти ей более подходящего жениха, но молодая женщина наотрез отказалась выходить замуж за кого-либо еще. Тогда Чжо Вансунь отправился во дворец и добился того, чтобы Сыма Сянжу выпустили на свободу. Когда выяснилось, что обвинение было несправедливым, поэт стал пользоваться еще большим расположением императора, зажил на широкую ногу, и стал задумываться о том, чтобы взять наложницу.
Чжо Вэньцзюнь глубоко задело такое предательство. Свои чувства поэтесса выразила в стихотворении "Оплакиваю седину" (白头吟). В этих строках отражена горечь открывшейся измены, разочарование в неверном муже, крах надежд на то, чтобы прожить всю жизнь в гармонии и согласии.
Прочитав такое эмоциональное и выразительное послание, муж устыдился и в скором времени привез свою жену в Чанъань, где они жили вместе долго и счастливо.
Когда Сыма Сянжу умер, Чжо Вэньцзюнь написала эпитафию на его могиле. До наших дней она не сохранилась.
Перевод: Басманов М.И.
"Порвалась жемчужная нить, и рассыпалось зеркало в прах..."