Часть их боли

– Конечно. А вы что думали, болваны? Все здесь в крови, но вражеской! Пусть меня переоденут! Эй, Момо! – И юноша обернулся. – Иди сюда, оболтус! Снова спишь, дурная твоя голова! Вот я прикажу тебя выпороть!

Конечно, из-за занавеси никто не показался. Вошедшим осталось лишь стоять с вытянутыми лицами. А между тем Момонька распалился, обложив отборной бранью будто самого же себя. Наконец он рявкнул застывшим людям:

– Значит, так! Принесите сюда бадью с водой, разогрейте ее. Мне нужно, чтобы мой раб омыл меня. Ясно?

– Кхм… Как скажете, почтенный, ваше слово для нас закон, – смутился целитель, отчаянно ища взором местных слуг, которые куда-то запропастились.

– И запеченных чертят под медом, и оливок!

– Оливок? Вам? – осекся дозорный.

– Конечно, не мне, а моему слуге, который будет меня обмывать. Еще вина принесите из моего обоза Ралмантонов. Оставьте тут с бадьей. Шевелитесь, олухи! Избавьтесь от моего присутствия! – Момо еще и ногой топнул.

– От вашего? – совсем растерялся несчастный дозорный.

– Говорю же, избавьте меня от своего присутствия! – нагло исправился юноша. – Что непонятно? Вон! И передайте там… остальным… чтобы не беспокоили зазря. Ясно?!

Решив, что родовитого мерифия здорово приложили по голове во время горячих боев в Нор’Алтеле, изумленный целитель покинул шатер. Вместе с ним ушли и обеспокоенные дозорные. Они чувствовали: знатный разговаривает и ведет себя как-то неподобающе знатному, но почему, не понимали.

Сложно сказать, какая напасть для Юлиана была страшнее: предательство Раум или то, что он беспомощным остался на попечении оболтуса Момо. Впрочем, странная удача, всегда сопровождавшая мимика, не изменила ему и сейчас. В зазывающе пустой шатер, откуда исчезла даже стража, больше никто не вошел. Грозная слава Ралмантонов отваживала пуще копий. Лишь позже явились слуги, которые притащили бадью с подогретой водой и еду. Момо отвлекся от раздевания Юлиана, чувствуя, как его живот съедает сам себя – обращения всегда отнимали силы. Наспех он отобедал томлеными в меде чертятами, закусил оливками и решил, что быть аристократом весьма недурно. Затем в шатер зашел и боевой маг, чтобы догреть воду, но его пожурили за неумение чародействовать, а там и вовсе выгнали.

«Вот еще… Жизни мимикам не дают, а все одно – монет хотят!» – вполне здраво рассуждал Момо.

Скинув расписной халат прямо посреди шатра, он набрал теплой воды и снова занялся лежачим раненым.

Пока все лары бились у змеиного дворца, желая поживиться его несметными богатствами, Момо лечил Юлиана. Лечил, правда, на свой лад. Он был брошенным в нищете ребенком, поэтому всю жизнь поневоле осваивал искусство врачевания, лишенное той позолоты, какой владеют целители во дворце. Зато его методы были действенные. Он удивительно быстро приноровился извлекать болты ножом, хотя и не был уверен, что достал все до единого, так как все вокруг быстро залила ало-красная кровь. Он поливал сверху водой, но кровь пробивалась из раны толчками. Затем Момо взял набор портного, чтобы заштопать господина так же, как штопал на днях его плащ. Перед этим, однако, следовало обеззаразить раны. Понимая, что принесенного слугами кубка не хватает, юноша решил забраться в сундуки. Там он нашел, где хранились кувшины с изысканнейшим вином Юга. Достал один. Впрочем, сначала прихлебнул из него разок, второй, третий, чтобы проверить, достойное ли оно. Решил было, что пора взяться за раненого, но вино оказалось столь божественно, будто напиток Праотцов, что только на половине содержимого Момо сообразил: от беспокойства он слегка увлекся…

Позже он заметил еще один торчащий наконечник. Поддел его ловкими пальцами, потом плеснул сверху винцом, чтобы след не загноился. Так он и сидел весь в крови и вине, пока кувшин не опустел. Тогда Момо распечатал следующий, припал и к нему, рассуждая, что надобно сначала удостовериться, что ничего не испоганилось, и снова стал лить: то на рану, то в себя.

Так и выхаживал он Ралмантона, пока не захмелел и не уснул.

Посреди ночи он пробудился от сильнейшего шума дождя. Потерев сильфовский фонарь, мимик удивился тому, как спокойно спит Юлиан. Грудь его равномерно поднималась и опускалась.

«Значит, хорошее вино!» – сделал умные выводы Момо.

Рука его настырно потянулась к еще незаконченному кувшину. Впрочем, он разумно рассудил, что раз жизни почтенного ничего не угрожает, то расход напитка на того потребуется малый. Поэтому он заботливо укрыл Юлиана одеялом, а остальное вино залил себе в рот, также рассудив, что раз кувшин распечатали, то его надобно закончить. И, откинувший от себя всевозможные невзгоды, он снова забылся крепким сном.

* * *

В шатре обосновалась полутьма, редкий луч света проникал сквозь вход. Не зная, утро сейчас или день, Момо потянулся и причмокнул от винного послевкусия. Убедившись, что Юлиан жив, он отправился на поиски съестного. В животе у него сильно урчало. Он ненадолго заглянул к дозорным, где угостился чужим хлебом, сыром и сушеным виноградом, а затем и вовсе умыкнул чью-ту рубаху, которая сушилась на веревке у костра.