Часть их боли

Народ бунтовал, требуя посадить на трон законного правителя. Однако смута прекратилась, когда во время путешествия в Элегиар Орлалойя Кария задушили. Поговаривали, то было дело рук гильдий. Однако исполнитель оказался не так важен, как результат. Дело свершилось – и первым претендентом вновь стал крошка Элгориан. Был ли то лжепринц? Его тело привезли к королеве-матери, и она публично отвергла даже малейшую возможность, что это ее родной брат. Но затем, почти на месяц, она сделалась хмурой и молчаливой. Порой королевский долг требует больших жертв…

А время все текло.

Чем старше становился принц, тем дольше оставался в его покоях архимаг, посвятивший, как истинный учитель, всего себя воспитанию будущего правителя. Поэтому тем чаще и длиннее становились разговоры между ним и Юлианом. К удивлению обоих, они нашли друг в друге приятных собеседников. Гусааб давал то, чего Юлиан не получал ни из общения с Иллой Ралмантоном, ни из разговоров с праздными и поверхностными придворными, – глубину бесед и смирение. Сам же Юлиан рассказывал старику о том, чего тот знать не мог: бытие бессмертных, историю графини Лилле Адан, жизнь на Севере и вера в Ямеса. Укрывшись под звуковым щитом, Гусааб с интересом слушал обо всем, находя новую пищу для размышлений. А еще ему открыли историю огненного феникса.

Тогда Гусааб поблагодарил Юлиана от имени всего мастрийского народа.

– Вы поступили правильно, – говорил он, втайне все-таки жалея, что ему не удалось увидеть птицу. – Наш народ пламенно верит в Фойреса и надобность соблюдать чистоту как веры, так и души. Вера есть становой хребет, объединяющий народы… Но при всем почитании богов и стремлении к чистоте душ мы порой чрезмерно горячи в своих порывах, – он как будто извинялся. – Боюсь, Упавшая Звезда потому больше не вернулась к нам, что не так легко найти чистую верующую душу. Слишком много пороков и искушений… Король Элго. Наш король… Он был таким, но он, увы, был смертен.

В редкие свободные дни Юлиан навещал особняк, чтобы проверить, как заботятся об Илле Ралмантоне. Его теперь нянчили, как дитя. Дважды в день, утром и вечером, выносили в сад. Щуплого старика клали на переносную кушетку, и пару часов он лежал в саду, слушал птичьи трели, наслаждался дуновением ветра, укрытый в полутени деревьев. Затем его поили кровью через золотую трубочку, и он отдыхал в спальне с открытыми окнами, где ему читали книги и стихи, как он любил ранее. Так что можно сказать, что старик продолжал жить, пусть и не так бурно.

Проверяя отчеты, журналы по рабам, доходам и прочее, Юлиан часто встречался взглядом с Момо. Тот хоть и получил возможность посещать Мастеровой район, но, размечтавшись о путешествии, уже не мог сдержать своих порывов души. Он проводил дни в библиотеке, научившись читать у Хмурого, и запоем проглатывал истории о похождениях славного рыцаря Бофация, о победе над королевой гарпий, о том, как Харинф Повелитель Бурь обрушил на врагов огромную тучу, которую вел и собирал за собой от самого Элегиара. Эти истории вдохновляли его, подобно легендам, которые рассказывала ему когда-то Лея. Однако все прочитанное не удовлетворяло его воображения, а, наоборот, разжигало, побуждая вот-вот сорваться в путешествие. И чем больше читал Момо, тем угрюмее становился.

– Вы точно никуда не собираетесь? – топтался он на пороге.

– Нет, Момо… – с улыбкой отвечал вампир, чувствуя в юноше этот пылающий огонь. – Я не покидаю дворец больше чем на один день, раз в месяц.

– А в ближайшее время не засобираетесь?

– Я же сказал, учись слушать и слышать…

И Момо снова получал сочувствующий отказ. Когда его господин удалялся во дворец, чтобы облечь себя в тишину и спокойствие, мимик пребывал в растерянности.

«Столько денег… Мог бы красавиц сюда… Эх… Да весь свет объехали бы… Ну как так, что за дела, что за скука такая сидеть подле сопливого сосунка», – думал и негодовал он.

Но Юлиану не нужны были красавицы, хотя иногда он и утолял похоть, приглашая суккубов. В последнее время он стал ненадолго отлучаться к подземному озеру под дворцом. Там он лежал в объятьях Вериатель, целовал ее, гладил и рассказывал ей о произошедшем. Она держала на коленях его голову, приглаживала черные кудри и бороду, которую он отрастил. Вериатель проводила пальцами по его носу, губам, иногда целовала, бегло и быстро, будто не умеючи, или не желая, или боясь. Но ему хватало и этих скупых проявлений любви. Он тонул в ее глазах, подсвеченных фонарем.

* * *

Спустя год

Они сидели на подушках перед низенькими столиками, сложив под себя ноги, как делали все южане. Гусааб наливал чай из расписанного золотыми птицами чайника. От пиалы поднимался пар, поэтому архимаг держал руку вытянутой, и она слегка дрожала от старческой слабости.

– Значит, тот Филипп фон де Тастемара извинился перед вами? – спрашивал деликатно он.