Часть первая. Деревянный корабль

Добродетельные приверженцы позднеготического духа, которые стыдливо замалчивали любовь и всё чувственное, стали провозвестниками новых разнузданных времен. Чистое слово Библии, к чему оно привело? К иконоборчеству. И далее: к пиетизму, к дощатым будкам для свершения религиозных служб, к разрушению великолепного ритуала, который — под руководством Пробудившихся — мог бы заключить в свои объятия весь тварный мир. Проклятие, связанное с давним отвержением телесности, продолжало действовать. Бога следовало теперь познавать не ощущениями, а лишь путем преобразования всего пережитого и прочувствованного в слово. Посредующие инстанции осуждались, даже самая сакральная из них — собственное тело. «Написано в книге сей: — — —»^{183}. Только с помощью интеллекта (даже если это интеллект дурака) предписывалось отныне постигать Бога, опираясь на слова, которые по природе своей неоднозначны: постигать логику жестокого спасения, оплаченного мученической смертью Христа. Это было не освобождение, а готическое ярмо в новом облике. Рационализм — фундамент для торговли, индустрии и Заката Европы; он непримиримо враждебен ко всем посланным свыше вестникам Божьим, которые и всегда говорили, и сейчас говорят смутными притчами, далекими от жизненной практики, да к тому же, по большей части, на таких языках, в которых нет ни логики, ни причинно-следственных связей.

И еще, чтобы мне не забыть: обретение знаний, образование неизбежно должны были теперь, следуя той же логике, базироваться на классических сочинениях римлян и греков — римлян в первую очередь. Что, в самом деле, могли противопоставить священные тексты вавилонян или принципиально непереводимые знаки египтян этой атаке закованных в цепи вольноотпущенников?

Всё и происходило в соответствии с логикой — неотвратимо. И все же нашелся в Англии человек по имени Марло, Кристофер Марло. Он попал на скамью подсудимых, и ему пришлось защищаться, ибо он утверждал, что Египет-де был великой, изобильной богами страной. Моисей же, напротив, — фанатичный националист, который хоть и черпал знания из богатой сокровищницы, но тем не менее очернял их и извращал. Откуда Марло узнал такое? Его убили, он был одиночкой. И довольно об этом. Смена эпох тоже порой затормаживается… Все, что происходило тогда, происходило благодаря чистому духу. Под знаком этого духа начался стилистический период, который мы называем Ренессансом.

Но я имею в виду не тот Ренессанс, не то позднее дикое барокко, которое представлено статуями Микеланджело (например, пышными телами на гробницах Медичи), и не то мучительное, обмеривающее и вскрывающее человеческие тела искусство, что заявляет о себе в анатомических рисунках Леонардо: оно могло бы быть непосредственным продолжением поздней готики, подарившей нам стройных беременных Ев. Правда, в этом искусстве все выглядит куда более жестоким. Однако в «большой женщине» на гравюре работы Леонардо нет ничего отталкивающего, нецеломудренного, раздувшегося, хотя изображен здесь не просто научный объект. Но кто бы захотел на этом настаивать? Кто бы посмел настаивать, помня о выполненных тем же художником многочисленных набросках, которые изображают — на основе произведенных им вскрытий, но всегда образно-наглядно — процесс человеческого зачатия?

Говоря о принципиальной ошибочности избранного тогда пути развития, я не имею в виду ни таинственного Джорджоне (который в тридцать два года умер, как верный любящий, от чумы), ни даже сладострастное или просто чувственное искусство южных земель, ни упомянутых выше диких, суровых, непрерывно подстегиваемых болью художников. А исключительно — то возобладавшее в Северной Европе художественное направление, самым талантливым представителем которого был, возможно, Петер Флётнер^{184}: несчастливое движение к профанной, лишенной сильных чувств чувственности, что породила сотни тысяч изображений толстых женщин и чрезмерно бородатых мужчин. (Если же и здесь пробивалась струя фантазии, то мужчинам пририсовывали женские груди…)

Позднеготический поворот, если мы сомневаемся в наличии такового, тоже можно истолковать как работу одиночек — божественных вестников, которые, как все божественные вестники, потерпели поражение, но остаются непобежденными, как всё божественное.

Семейство гиппокампов {185} Краткое руководство по их распознаванию, заново переработанное на основе старых источников {186} (1928)