Частичка тебя. Мое счастье

– Просто кое-кто очень хочет ребенка. У него не получалось. Со мной – получилось. Только и всего. Конечно, он сейчас на эмоциях. Даже, кажется, сам себя убедил, что я ему нравлюсь. Но это все…

Не договариваю – к горлу подкатывает ком. Просто рукой машу. А Вика упрямо встряхивает головой.

– Ну нет. Не расстраивай меня. Все не может быть вот так.

– Да брось, – улыбаюсь, сглатывая ком, – не всем же полагается хэппиэнд с принцем или чудовищем. Мой хэппиэнд вот тут, – снова касаюсь ладонью живота и ощущаю, как в груди теплеет, – и честно скажем, я очень им довольна. А Ольшанский… Я приняла как факт, что женщину он во мне не видит. Бывает.

– Ну как не видит, – Вика упрямо хмурится, будто ей очень принципиально меня переупрямить, – вы же как-то сообразили, как дети делаются. Разобрались в этом ужасно сложном вопросе. Ты же не дала ему перед этим по башке, он же в сознании был при этом?

– В сознании, – пожимаю плечами, – только это никак не противоречит моим словам. Даже той ночью не я представляла для него интерес.

Зря я это сболтнула. Вот просто язык мой – враг мой. Сразу вижу вспыхнувшие глаза Вики и понимаю, что не откручусь от новой порции вопросов. Ответов на которые я не смогу дать ни в коем случае. Потому что это… Ну нет. Слишком личное!

– Ну и кто же тогда представлял для Ника интерес? – Вика не разочаровывает. Чует, где мясо зарыто.

– Давай об этом не будем, – улыбаюсь натянуто, – лучше сама расскажи про своих детей. Мне интересно.

– Анжела, не переводи тему, – Вика укоризненно качает подбородком, – ты не можешь сказать такое и не договорить. К кому же неравнодушен Ольшанский? Ну не ко мне же?

Я на сто процентов уверена – я прекрасно держу лицо. Вот только хрень полная – моя уверенность. Что-то очень яркое на моем лице отражается. Настолько понятное, что Вика, вставшая рядом, даже шажок назад делает, будто желая спрятаться от этих откровений.

– Нет. Не может этого быть. С чего ты это взяла?

Ни с чего! Это я должна ответить. Громко и четко, чтобы избежать недопонимания.

Я же делаю ровно противоположное.

Смотрю ей в глаза. Вздыхаю. И совершаю то, о чем точно знаю – буду жалеть, как только сомкну губы.

Я ей объясняю.

– Твою же мать, Ник, – Вика обеими руками зарывается в волосы, – а я думала, что сейчас никто уже так не косячит.

Я молчу и просто скольжу взглядом по предметам интерьера комнаты. Прикольное у них кстати кресло, себе такое хочу. Вот именно с такой вот обивкой цвета горчицы.

Что тут скажешь? Бывает?

Но только слово “бывает” никак не описывает этой ситуации. В душе у меня сразу наступает какая-то бесконечная тишь. Будто вся моя боль, о которой я молчала все это время, вдруг вырвалась наружу.

Она вернется, конечно. Но сейчас все-таки мне чуть-чуть просветлело. Все-таки есть прок от того, чтобы проговаривать то, что пробило в тебе особенно глубокую дырку.

– Когда у тебя день рождения? – совершенно неожиданно спрашивает Вика. Вопрос внезапный, застает меня врасплох.

– В июле, восемнадцатого, – отвечаю озадаченно.

– Далековато, – Вика морщит нос, – Новый год ближе.

– А ты зачем спрашиваешь? – чувствую, что вопрос дурацкий, но удержать его в себе не могу.

– Подарок хочу тебе вручить, – коварно улыбается Вика, – мне от мамы досталась прекрасная чугунная сковородка. Так вот, я думаю, что тебе она сейчас очень нужна.

Смотрю на неё и сама понимаю, что лицо у меня сейчас – как у недогоняющей дурочки. А Вика видит это и коварно ржет.

– Судя по всему, тебе нужна будет инструкция, – тихонько хихикает она, – окей. Сейчас на словах, но к сковородке – приложу напечатанную. Так вот берешь сковородку в правую руку. Или какая там у тебя рабочая?

– Правая, – повторяю ошалело.

– Ага, значит, все правильно. Итак, берешь сковородку в правую руку. Подходишь к Ольшанскому с тыла. Размахиваешься. И даешь ему по правой стороне черепушки. Приводишь в сознание. Задаешь ряд контрольных вопросов, убеждаешься, что мозги встали на место. Если не встали – повторяешь ту же процедуру, только с левой стороной его дурной башки. Терапию проводить до тех пор, пока дурь вся не вытряхнется.

Говорит и сама уже смеется. И я почему-то смеюсь. Хотя почему “почему-то”? Смешно же…

– Не уверена, что поможет, – покачиваю головой, отсмеявшись, – в конце концов, это его чувство…

– Да какое чувство, не смеши, – Вика встряхивает головой, – никто не проникается смертельной любовью вот так скоро.

– Ну, я же прониклась… – возражаю с легким недовольством, – почти сразу им увлеклась.

– Увлеклась, – Вика повторяет это слово с красноречивым выделением, – и потом вы с ним дружили сколько?

– Три года.

– А я с ним только месяц и встречалась. Из которых он недели три болтался по командировкам и больничным, то туда, то сюда. Всех свиданий было – три обеда и одни выходные в Артемисе. Так вот его оттуда в первый же день увезли со сломанными ребрами. А я…

Она как-то странно розовеет, закусывая губу. Смущенно?

– Ты что? – не удерживаюсь от вопроса.

– Ну, я с Ветровым тогда осталась, – впервые за время этой беседы Вика неловко отводит взгляд. Ну ясно, как они там остались и чем занимались…